Литературно-публицистический журнал, как средство формирования литературного процесса в стране без большевиков

КТО ВИНОВАТ?
Недавно у меня произошел разговор с одной известной московской редактором Л.С., которая очень печалилась о том, что издательствами России руководят люди непрофессиональные, абсолютно не понимающие менталитета российского читателя и строящие политику своих фирм хаотично, не в помощь литературному процессу, который будто бы все-таки идет, а вопреки ему. Умные слова и вроде бы правильные. Ибо подкреплены они были большим числом имен известных редакторов и литературных критиков, которые когда-то интенсивно работали, а теперь досиживают дни до пенсии в своих редакциях и бедствуют.
Вроде бы сказано правильно, а все-таки вызывало недоумение: если все услышанное мной верно, то кто виноват? Сакраментальный вопрос русского интеллигента, так сказать…
Ответ Л. С. прозвучал сугубо современно: изменился мир, социальная система, появилось много других средств массовой информации и так далее. При этом ответы опытного редактора выглядели, как некие словесные блоки, «болванки», как говорят газетчики, то есть стало заметно, что тема эта часто дискуссируется в кулуарах московских издательств и на всевозможных семинарах, но, как видно, не осмысляется, а принимается в виде непреложного факта: художественной литературе в России предстоит умереть бесславно и закономерно. О чем, как утверждает газета «Завтра» заявил вслух и президент России В. Путин.
Мнение это, по-видимому, не является частным, а осознается таковым множеством специалистов издательского дела и холуев нынешнего президента. Именно поэтому позволю себе высказать несколько противоположных суждений по этому поводу, хотя и рискую порвать добрые отношения с небольшим числом оставшихся ко мне благожелательными в России редакторов.
Во-первых: кто виноват? Вопрос вовсе не праздный, как его хотят представить сейчас специалисты по маркетингу. Ибо анализ вариантов современного существования литературно-художественных периодических изданий невозможен без соотношения своей деятельности с деятельностью предшественников. Давайте попробуем ответить и мы…
Остановимся на том факте, что литературным процессом управляют вовсе не издательства книжные, а литературно-художественные и литературно-публицистические журналы. Тут можно вспомнить и крыловские журнальчики, и пушкинские альманахи, и Смиридина, и Полевого, и, наконец, Твардовского. Именно они-то и создавали то, что сейчас называется русской классической литературой и чем может гордиться нация, если даже останется от нее в живых один человек.
Исторический опыт показывает, что литературно-художественные и литературно-публицистические журналы в России могли существовать при ровном политическом режиме лишь при финансовой поддержке государства либо крупных финансовых воротил, которые зарабатывают деньги другими способами, а какую-то часть доходов передают доверенному лицу на издание произведений нравящихся им авторов. В настоящее время на Западе и в России ряд изданий стал осуществляться в качестве способа «отмывки» криминальных денег. Случаи самофинансирования литературной периодики были возможны лишь в стрессовых ситуациях, когда массовая аудитория пыталась найти новых вождей, новые символы и новые жизненные ориентиры, новых идолов, как это было при Ленине и Горбачеве. При последнем около десятка изданий боролись за звание попасть в книгу рекордов Гиннеса по тиражу и… бесчестности.
Именно перестройка с ее миллионными тиражами газет и журналов подвела черту под существованием «Нового мира», «Знамени» и других тогда почетных и престижных журналов. Во-первых, потому что взлет этот был стихийным, то есть не был оправдан трудом и активной работой самих работников издательств, членов редколлегий и редакторов. Внешние общественно-политические процессы подтолкнули их на принятие наиболее простых и удобных решений, в результате чего разноликие журналы СССР чуть ли не мгновенно потеряли свои индивидуальности и заработали, по сути, вхолостую. Погоня за тиражностью и дутым авторитетом привела к самооценке членов редколлегий, как писателей второго и третьего разряда и переоценке достоинств произведений, выпущенных за границей или лежащих десятилетиями в столах мало известных широкому кругу писателей. Автор повестей о комсомольских энтузиастах, написав миленькую детскую повестушку «Ночевала тучка золотая» в мгновение ока был вознесен на литературный Олимп, отшвырнув в сторону, к примеру, глубокого и вдумчивого писателя и художника слова В. Астафьева. Изящный и смелый В. Белов, превратившись в волонтера перестройки, пишет несколько вялых даже по стилистике повестей в угоду банде Горбачева. Абсолютно не русская, малограмотная, убогая по стилистике, хотя и образная проза Айтматова оценивается литературными критиками перестройки вершиной русской словесности. И это — лишь капля в океане примеров того, как сами писатели и работники журналов грызли собственными зубами сук, на котором сидели.
Литературный процесс в СССР, и дотоле какой-то полудохлый и весьма противоречивый, сошел на нет именно с началом массовой публикации в журналах книг, которые были написаны за много лет до этого: «Ожог» и «Остров Крым» В. Аксенова, «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына, романы В. Войновича, А. Гладилина, стихи и поэмы А. Ахматовой, М. Цветаевой и так далее. Книги эти уже состоялись и были особенно интересны именно тем, что, несмотря на запреты, доходили до тех, кто хотел их прочитать и прилагал для этого некоторые усилия. Выход их в виде одно-четырехтомников был бы оправдан, лишь как свидетельство наличия демократических тенденций в обществе. Но параллельные публикации уже состоявшихся книг в советских журналах привели к падению интереса к этим авторам и внутри страны, и за рубежом. Скандальная известность делает авторов Эженами Сю, но никак не Викторами Гюго — и это есть истина, которую следует назвать аксиомой. А журналы, специализирующиеся на издании Э. Сю, живут, как мотыльки, не долго.
Знали об этом главные редактора журналов и их работники? Знали отлично. А если нет, то были плохими профессионалами и занимать свои посты не имели права.
Махровые брежневские блюдолизы В. Коротич, А. Деменьтев и присно с ними главные редактора известных московских журналов в одночасье стали контрреволюционерами и завалили страницы своих изданий прозой скорее публицистической и односторонней (потому и не публицистикой вовсе), отшвырнув в сторону свой служебный долг (за то и зарплату получали, и немалую) развивать литературный процесс внутри страны, похоронили произведения современников в архивах и — довольно часто — жизни писателей пуская в распыл. Пора перестройки и Ельцинской вседозволенности — это, кроме прочего, пора массовой гибели литературных талантов, исчезновения не только маршалов и генералов от литературы, но и таких тонких стилистов, как, к примеру, Андрей Скалон, это — пора творческой деградации множества писателей 1945-1960 года рождения, чье творческое становление в тот период только начиналось: Л. Бежин, Г. Караваев, Н. Булгаков и так далее.
Литературный процесс должен иметь преемственность, как это происходит и в любом производстве. Только творчеству редко сопутствует династийность, потому со времени пушкинского Лицея и кружка Станкевича существовали в России литературные братства, которые заняты были стихийным воспитанием прозаиков и поэтов следующих поколений. Журналы и альманахи, выпускаемые ими, были тем и хороши, что позволяли появляться на литературном небосклоне новым именам. Вышеназванный период открыл лишь несколько имен в самом начале перестройки. Некоторые молодые писатели, как ныне уже покойный Георгий Караваев, сошли, к сожалению, на нет. Тонкая и некогда влюбленная в человека Т. Толстая превратилась в основательную брюзгу, руководящую творческим конкурсом о больших деньгах, которые делаются людьми с будто бы чистыми руками, вообще людей и товарищей по ремеслу возненавидела, стали жить сотворением им козней.
Потом члены редколлегий журналов, привыкшие в брежневское правление печатать лишь людей своего круга, своих любовниц да секретарей райкомов, принялись бороться за право быть владельцами бывших советских СМИ. Иностранные фонды, протежируемые порой уголовными элементами, порой политической разведкой, с готовностью помогли им стать изданиями от государства независимыми и финансово достаточными. Возникли «кормушки» нового типа: что издавать и кого стало безразлично, доллары текли просто так, за то, что был журнал и была должность.
Владельцами недавних государственных журналов, имеющих годом основания 1880-1930-е годы, стали чаще всего не те люди, которые трудом своим создавали материальную базу их и общественный авторитет, а лица, не имеющие никакого отношения к творческому процессу: главные бухгалтера, члены общественных советов, дальние и близкие родственники новых работников редакций и типографий. Публиковать стали они то, что могло нравиться женщине, не сумевшей окончить как следует школу, либо мужчине с психо-эротическими расстройствами сознания. И на первых этапах это чтиво еще вызывало интерес публики, оставляло надежду, что журнальное начальство возьмется когда-нибудь за ум и займется тем, что велит им долг гражданина страны и интеллигентного человека.
Но наступил момент, когда всем стало ясно, что литературный процесс в России усилиями будто бы все еще существующих в России журналов остановлен, прекращен. И фонды иноземные тут же перестали осуществлять финансовую поддержку их, а ответственные властные структуры тут же вычленили литературно-публицистические журналы Москвы и Санкт-Петербурга из состава российских СМИ. Ибо даже самая коррумпированная и самая продажная периодика не застрахована от случайностей в виде публикаций конструктивной критики существующего строя. Работникам московских журналов оставили возможность существовать за счет мизерных своих государственных зарплат и получения арендной платы за захваченные ими помещения. Состав редакций нового поколения стал публиковать уже своих друзей, знакомых, а посторонних — только за взятки. Про гонорары авторам всюду забыли, что сразу превратило большинство профессиональных писателей в нищих попрошаек, а выбросило наверх дилетантов. В стране по имени Демократическая Россия стало позволено все…
… кроме настоящей литературы. Литературная критика стала платной. Плати 500 долларов — и ты хороший писатель, 1000 — и ты великий, 2000 — и ты гений. А у кого ныне деньги? У воров да у бандитов, у финансовых воротил. Они и стали основными положительными персонажами современной литературы, они и диктуют правила оценки качества литпроизведений, условия конкурсов, оплаченных их мошной. Люди эти порой имеют за спиной пару десятков прочитанных книг, из которых больше половины — школьные учебники. Но именно они решают в нынешней России что такое есть истинная литература, а на что не стоит и деньги тратить. Журналы, которые раньше отражали уровень сознания граждан СССР («Новый мир», «Октябрь», «Знамя» и др. московские «толстяки») перестали быть окном в будущее, школой интеллигентности, особой формой общения русской интеллигенции, перестал влиять на общественное сознание, перестали открывать новые имена и «глаголом жечь слова людей». В Москве, С-Петербурге — повсеместно.
Остались на периферии лишь островки русской культуры в Хабаровске («Дальний Восток»), в Новосибирске («Сибирские огни»), в Воронеже («Подъем»), в Архангельске («Север»), в Ростове-на-Дону («Дон»), в Екатеринбурге «Всемирный следопыт»).
Более того, журнально-издательский мир России, следуя тенденциям, развитым в период правления ренегата Ельцина, совершил нравственное преступление, систематически отвергая от себя русскоязычную интеллигенцию сотен наций, оказавшихся волею политиканов оторванными от России. Исключение составил один, должно быть, бывший главный редактор «Невы» Б. Никольский, попытавшийся несколько лет тому назад сотрудничать с журналом «Родная речь» (Ганновер, Германия). Но при смене руководства в городе на Неве порядок был восстановлен: единственный в Германии русский литературно-публицистический журнал Ольги Бешенковской был закрыт, а санкт-петербургский журнал принялся печатать лишь граждан дружественного Израиля.
Некогда архипопулярный среди московской интеллигенции казахстанский русскоязычный журнал «Простор» ныне забыт ею. Мне неизвестно ни об одной совместной культурно-просветительской либо литературно-публицистической акции между творческими Союзами России и других стран СНГ, хотя прошла какая-то странная акция года Казахстан-Россия и года Россия-Казахстан, не приведшая ни к каким результатам. Зато о склоках и финансовых претензиях между союзами писателей 15 бывших республик читаю в периодике регулярно.
Отвечая на вопрос, поставленный в начале этой главы, следует признать факт профессионального фиаско в стратегии всех центральных российских «толстых журналов», бесперспективность их существования для всего общества в современном виде.

ПОЧЕМУ?
Основной аргумент в защиту нынешних литературных журналов звучит так: заставьте военные части, исправительно-трудовые колонии, муниципальные библиотеки и соответственные службы подписываться на нас — и мы снова встанем на ноги, ибо будем самоокупаемыми. То есть они желают с помощью властных структур вынудить подписчиков подчиниться им же ненавистной командно-бюрократической системе при наличии сохранения за собой права на частную собственность над прихватизированными фондами. Двойная и тройная финансовая и нравственная бухгалтерии сотрудников журналов накладывают отпечаток и на характер отбираемых ими для публикации произведений. Перечислять их и делать ссылки — занятие нестоящее времени.
Изменение самосознания современного читателя произошло под воздействием той антисоветской истерии, флагманом которой были редакции ныне зачуханных изданий. Именно та почти забытая теперь истерия привела к тому, что покупать эти журналы обыватель будет очень осторожно еще много лет, да и то только в случае добросовестной и кропотливой работы работниками журналов с авторами и читателями. Однако, все нынешние издания Москвы и Санкт-Петербурга осуществляются за счет лишь «своих» авторов, о чем редколлегия порой с восторгом и заявляет. Между тем, достаточно ознакомиться с характером деятельности хотя бы редакции «Отечественных записок» периода руководства им Н. А. Некрасовым, чтобы научиться работе с авторами и с читающей публикой. Но, при наличии диктата «денежного мешка» (а порой и просто оставшихся на своих постах бывших комсомольских да партийных чиновников) над оставшимися еще кое-где действительно профессиональными редакторами, невозможно даже предположить, что на рассмотрение редколлегии попадет нечто вроде «Униженных и оскорбленных» Ф. Достоевского либо его же «Записок из мертвого дома».
Ибо для современного состава редакционных советов московских редколлегий характерно, повторяю, отсутствие гражданской позиции по отношению к государству, в котором они проживают, и отсутствие гуманизма по отношению к народу, среди которого они живут. Талантливый лауреат Букеровской премии А. Слаповский, написал свою «Остановку по требованию», где убедительно доказал, что и богатым есть, о чем поплакать, а бедняки все — дураки. Потому и стал лауреатом воровского Букера. Потому явно уже никогда не напишет ожидаемых от него «Идиота» и «Братьев Карамазовых».
Мерилом качества изданных после победы криминальной русской революции в русской периодике литературных произведений являются не принципы, проповедуемые светилами русской словесности и философской мысли, а мнение захватившей контрольный пакет акций бывшей редакционной уборщицы либо ее сына-наркомана. И здесь вопрос этой главы состыкуется с ответом на первый вопрос. Стихотворение «Поэт и гражданин» служило ориентиром Некрасову при поиске автора «Неточки Незвановой». Но в наше время оно основательно забыто теми, кто соучаствует в составлении репертуарного плана журналов. Но об этой проблеме как раз и не говорят на семинарах главных редакторов и на прочих посиделках.
Здесь к рассматриваемой теме вплотную примыкает факт отсутствия конструктивной, но при этом и полемической публицистики в современных журналах, отсутствие в тематических планах публикаций переводов хотя бы авторов традиционно дружеских нам народов: из стран СНГ, из стран бывшего социалистического лагеря, английских авторов, скандинавских. японских, испаноязычных, французских. Не говоря уже о полном отсутствии культурных и литературоведческих обзоров этих стран. Литературоведение новой России, таким образом, потеряло одну из своих главных традиционных составляющих — интернационализм, стало сугубо национально обособленным, принялось сталкивать лбами писателей различных национально-этнических направлений.
То есть те, кто ругает политиканов за то, что порваны культурные и дружеские связи между русскими и народами мира, сами соучаствуют в этом разрушительном для сознания современников процессе. Патриотизм, как справедливо отмечают социологи и этнографы, для людей русской культуры, каковыми являются те, кого называют сейчас совками, означает путь объединяющий нации на принципах равноправия и партнерства, что в корне отличает его от патриотизма германского либо англо-американского, основанного на индивидуализме. И нарушение базового русского принципа в сознании бывших публицистов привело к полному исчезновению этого жанра в журналах. То, что в настоящее время выдается за публицистику, в полной мере можно назвать пропагандой несвойственного русской нации образа жизни. Отсюда — подсознательное отторжение этих изданий той частью подписчиков, которые мыслят абстрактно и глубоко, то есть потеря журналами читателей.
Ибо на ряд болезненных тем современной истории наложено редколлегиями табу большей силы, чем делал это некогда генерал Епишев и присно с ним генерал Волкогонов во времена так называемых застоя и перестройки. Исключение — ряд специализированных и реферативных журналов с рефератами диссертаций и публикациями научных исследований. Они почему-то еще существуют на какие-то странные иностранные гранды, но к собственно русской литературе отношения не имеют. Примерами псевдонауки и скудоумия при обилии ни к чему не обязывающих эпитетов и массы русифицированных слов английского происхождения могут служить едва ли не все статьи некогда академического, а теперь полусемейного журнала «Вопросы литературы» да и прочих журналов смежного типа. Потому и читают их разве что сами авторы статей да те, кого они уговорят познакомиться со своим творчеством.

ЧЕМ ЭТО ПЛОХО?
Третий вопрос вырастает из часто высказываемого аргумента о том, что наступило-де такое время, когда бумажные журналы стали уже не нужны, достаточно издательств книжных и нескольких интернет-порталов. Но точно такие же аргументы высказывались в пользу версии об отмирании театра при появлении телевидения. И результат: сотни московских лужсковских театров переполнены, люди бегут от телевизоров, смотрят А. Островского в классическом исполнении актеров Малого театра либо «Приключения Буратино» в детском театре «МЕЛ», смотрят классику, которой на сценах современных московских театров, например, стало до половины репертуара. Это — реакция той самой интеллигенции, которая будто бы не читает современные журналы только потому, что стала якобы тупа и безнравственна.
Мне кажется, здесь у моих оппонентов налицо симптом гебельсовский: перенос собственных фобий на безликую массу. Усиления интереса публики именно к Александру Николаевичу Островскому и Михаилу Ефграфовичу Салтыкову-Щедрину говорит скорее о повышении внутренней культуры масс в противовес дебильной масс-культуре, которая выплескивается на экраны телевизоров и на страницы газет. И только потому из провинции бегут люди в столицу, что там есть выбор в потреблении информации, в то время как журналы, которые должны привносить в какой-нибудь Брянск новые веяния и новые мысли, не выполняют этого предназначения.
Налицо — перекос в демографическом распределении интеллигенции по всей Руси, оболванивание провинции и снижение уровня образованности и культуры всей страны. Ибо сколь ни печально это звучит, а следует признать, что компьютер, как средство получения высококачественной информации на русском языке, за МКАД превращается в роскошь. Да и вообще, читать с монитора трудно и неудобно. Человеку свойственно получать наслаждение от самого процесса переворачивания страниц и возвращения к уже прочитанному.
Все выше сказанное следует признать лишь первым доказательством вреда, наносимого современной журнально-издательской политикой населению страны и, следовательно, государству. Ибо именно с деградации культуры и литературы начинается деградация и вымирание нации. Вторым является столичное чванство, которое всегда было присуще московской и ленинградской пишущей публике по отношению к провинции, но в настоящее время свойство это стало уже не скрытым, а вопиющим. Неуважение московского писателя к провинциалу таково, что писатель из Бурятии или Адыгеи — и тем более из Грузии или Узбекистана — уже и не почитается журналами Москвы художником слова, в сообщениях об издании их книг обязательно красной канвой проходят сведения о том, кто был спонсором издания, похожий порой на грязный намек на нечистоплотность автора. Сообщения же о выходе книг московских авторов такой информации, как правило, лишены, хотя именно москвичи славны своим умением добыть деньги на издание книг из самых различных источников, порой откровенно криминальных.
Осознание Москвы и Санкт-Петербурга, как единственных культурных центров России, приводит к тому, что нация не имеет представления о качестве творчества писателей из глубинки. Слабая попытка «Литературной России» (до появления в кресле главного редактора В. Огрызко) восполнить этот пробел не смогла решить проблемы, ибо задача газеты иная, чем у журнала. Да и газета натолкнулась на мощное давление москвичей, в результате чего их ежегодный общероссийский альманах «ЛитРос» уже превратился в просто очередной московский.
То есть налицо та ситуация, которая была в СССР накануне горбачевского правления: в Грузии журналы были для грузин, в Казахстане — для казахов, в Узбекистане — для узбеков, в России — для русских и евреев, ибо эти два направления в столичной литературе были и остаются главными антагонистами: все, что пишется славянами, тут же признаются евреями за дерьмо, что пишется евреями — оценивается русскими, как произведения низкого площадного жанра, покушением на честь и достоинство православной культуры. В результате: журнал «Волга» — для волгарей, журнал «Москва» — для москвичей и для пропагандистов православия.
Но все это — проблема того же порядка, ибо читают их лишь волгари да москвичи, а это уже — симптом, который в случае с СССР надо было бы заметить государственным мужам еще в шестидесятые годы. Стремление к суверинизации рождается в умах публики читающей, осознающей себя независимой от мнения центра и не желающей жить в подчинении и платить налоги в общегосударственный бюджет.
Указанный симптом может показаться в настоящее время потешным ряду читателей, но его существование не подлежит сомнению. Можно много говорить о здравомыслии нации, но недавний опыт показывает, что манипуляция массовым сознанием легка, недорога и очень эффективна как раз в разрушении здравого смысла больших групп населения. Страну, оказалось, убить легче, чем человека. И наличие издательских группировок узкого территориального подчинения, использующих большие денежные суммы не вполне ясного происхождения, может создать очередной прецедент перестройки в России только потому, что пишущая и читающая в своем регионе масса вдруг решит, что она не желает кормить Москву и соседнюю область.
Третьим свидетельством вреда для русской государственности, которое приносит подобное положение в журнально-издательском мире, надо отметить полное падение авторитета московских журналов за рубежом. Еще несколько лет назад достаточно было упоминания имени автора в «Новом мире» в критической статье, чтобы немецкие либо французские редакторы начинали рекомендовать своим издателям к переводу именно этих литераторов. Ныне же русских авторов переводят крайне редко, старые советские писатели, судя по выставочным стендам Лейпцигской и Франкфуртской ярмарок, основательно забыты, а новые имена не звучат совсем, хотя переводные книги их изредка и мелькают.
Но кого выдают ныне в Европе и в США за великих русских писателей? Смешно отвечать: детективщиков Ф. Незнанского, Э. Тополя, Полякову, М. Маринину, Л. Улицкую и других литераторов дарования среднего, остроумно названных П. Алешкиным «кремлевскими соловьями», хотя и проживают они в большей части вне России: в США, в Израиле и еще где-то. Между тем, интерес к собственно России, к бывшим национальным союзным республикам в Европе огромен. То, что СНГ стала Терра инкогнита для многих китов книгоиздательского бизнеса Запада, — результат полного падения престижа русских журналов и исчезновения авторитета мнения русских критиков во всем мире.
Аргументов, подобных вышеперечисленным, довольно много. И все они подтверждают тезис о падении престижа страны в глазах не только обывателя России, но и во всем мире. Авторитет России, как говорят в Европе, раньше поддерживался русскими танками и балетом, а теперь и балет купили, и танков у России нет. Была, говорят, великая русская литература, но и той уже не видно. А нацию, как и человека, судят, в общем-то, по делам и поступкам, а не заявлениями о своей исключительной духовности. Кроме немецкой водки с русской этикеткой пока что России похвалиться нечем. Дутые литературные авторитеты вроде блеснувшего в начале шестидесятых, а потом скатившегося до пошлой «Плахи» Ч. Айтматова ушли в прошлое, остались русскими писателями 20 века в сознании европейца М. Шолохов, А. Толстой да в восточной части Германии В. Высоцкий.
Некогда знаменитый А. Солженицын оказался было забытым, как все скандальное, но книгой «200 лет вместе» воскрес с тем, чтобы стать опять широко известным в весьма узкому кругу западных читателей. До проблемы взаимоотношений русского и еврейского народа на Западе нет никакого дела, даже написанная специально для пиара этой темы книга В. Войновича прошла мимо создания европейского обывателя, хотя в «раскрутку» оной были вложены большие деньги.
Льва Толстого В. Ленин назвал «зеркалом русской революции», ибо в романах своих и в детских книжках великий писатель сформулировал основные нравственные ценности русского мужика, показал его физическую, но не нравственную трагедию, которая обязательно, по мнению Льва Николаевича, обернется общенациональной катастрофой. И оказался великим провидцем. Ныне же на литературном горизонте пока еще не видно фигуры, которая бы могла заявить столь же громко и откровенно о положении в стране, дать направление мысли политикам и экономистам.
Впрочем, современникам всегда было трудно по-настоящему оценить великих писателей. Кандидатуру Льва Толстого члены тогдашнего Нобелевского комитета дважды отклоняли, предавая хуле самое имя великого гуманиста. Кто знает, может тот же самый Петр Алешкин, писатель искони русский, окажется Львом Толстым нашего времени, ибо популярность его в русском обществе высока, ненависть к нему нынешних властителей России бешенная, а вот Запад его старательно замалчивает, предпочитая настоящему гражданину улыбчатую, порнографичную и абсолютно никакую Л. Улицкую.
И вина в этом — опять-таки редакторов советско-российских журналов поры 1985-2005 годов. Занятые интригами, склоками и борьбой за подачки фонда «Сорос» издатели наверняка пропустили и нынешнего Достоевского, и Чехова, и Шолохова.
Потому появление на Парижском литературном салоне 2005 года группы «17», организованной автором серии книг «Русская трагедия» Петром Алешкиным, можно считать первой попыткой пишущей интеллигенции провинциальной России вырваться из пут продажной литературной мафии Москвы, которая громыхает о себе, как о великой литературе, а никто их в России не слышит.

ЧТО ДЕЛАТЬ?
Н. Г. Чернышевский и В. И. Ленин знали ответ на этот вопрос. Плох или хорош был он, можно и поспорить, но, став руководством к действию, общий ответ их принес значительные плоды. Многие годы я высказывался, к примеру, критически о советском строе, почитался модным тогда словом диссидент, но, только пожив ряд лет в якобы процветающей Германии, оценил то, что было создано в покинутой мною стране, поразился длительности существования тех благ, о которых вне России миллиарды людей и мечтать не смеют. Речь идет об отсутствии безработицы в СССР, о почти бесплатных мыле, спичках, бане, городском транспорте, театре, кино, соли, сахаре, хлебе, воде, канализации, общедоступном образовании и о бесплатных, пардон, общественных местах. Что же касается издательского дела, то практически все дореволюционные журналы изжили сами себя к концу 1920-х годов. Появились новые издания с именами: «Новый мир», «Крокодил», «31 день», «Всемирный следопыт», «Техника-молодежи», «Знания — сила» и так далее. И до самой перестройки журналы те имели массовый спрос — ежегодно неудовлетворяемый бумажной промышленностью — самой тогда мощной в мире. Откуда взялась бумага при горбачевской перестройке — не знаю, но тиражи журналов, предающих анафеме те завоевания Октября, о которых сказано выше, подскочил до размеров астрономических, чтобы, как было сказано выше, сразу после уничтожения СССР лопнуть, как мыльные пузыри.
И вот, завершив критическую часть, используем свой опыт и опыт известных издательских удач, чтобы высказать здесь свои суждения о возможности что-то действительно сделать в области издательской политики России…
России нужен новый литературно-публицистический журнал, не имеющий за спиной авторитета издания бывшего и умершего. Журнал, поддержанный государством хотя бы первые три-пять лет своего существования для того, чтобы встать на ноги. Журнал с полностью новыми в издательском мире людьми, которые бы имели степень доверия как со стороны читателей, так и администрации, при этом первые не должны быть связаны родственными узами со вторыми. Журнал с твердо выдержанной интернационалистической позицией и с программой объединения творческих людей всего СНГ под одну крышу. Примером для подражания может служить журнал «Юность» в период первых пяти-восьми лет своего существования под руководством ныне оплеванного «демократами» Валентина Катаева.
Членами редколлегии должны стать люди, которые примут на себя ответственность не публиковать самих себя в этом издании, действительно работать в нем, а не отсиживать несколько часов в месяц для утверждения лишь макета и содержания номера. Журнал должен строиться на паритетной основе издания в нем писателей всех членов федерации и ближнего зарубежья. Но вариант этот скорее умозрительный, ибо подразумевает поддержку министерствами культуры, печати, службами Государственной Думы и всевозможных советов при Президенте. А до любого из них, как правило, не докричишься — это первое возражение. Второе: никто в государственных службах современной России не заинтересован в том, чтобы русская литература существовала вообще. Принятие подобных программ возможно лишь каким-нибудь богатым членом Федерации — Москвой ли, Самарой, Красноярском ли. Но и там слишком сильны традиции местничества, которые превратят общенациональную программу в поле битвы и интриг.
Второй вариант решения — чисто умозрительный, ибо задевает финансовые интересы плутократов, которых поддерживает официальный Кремль. И это делает лозунг спасения русской литературы едва ли не государственным преступлением. Объединение нескольких малотиражных, но перспективных редакций («Литературная учеба» «Современная драматургия» и так далее) в Москве в единую редакцию, которая разработает принципиально новый план работы с авторами и с читателями, новую маркетинговую политику единого общего органа на вышеназванных принципах. С помощью тех, кого сейчас зовут в российской прессе ласковым словом олигархи, был испробован подобный проект при создании системы «Пушкинская площадь», не пошел дальше обещаний и мелких хищений из общей казны. Ибо быть подобные начинания могут лишь принципиально иными. Участникам эксперимента «Пушкинская площадь» нужна была лишь поддержка правительства Москвы.
А по-настоящему необходимо было признать захват редакционных площадей и присвоение государственной и редакционной собственности, недействительными, возвратить их государству и… опять-таки иметь людей, которые умели бы и хотели работать по-настоящему. Здесь основой для действительно народного, а не бандитского проекта могут послужить остатки разграбленного издательства «Молодая гвардия», ибо хотя пионерлагеря и дома отдыха свои они профукали, типография осталась, и концы с концами они пока что сводят.
Но при отсутствии правовой базы в стране подобного возрождения представить невозможно, а при нынешней политике Путина, решившего после событий на Украине во что бы то ни стало узаконить приватизацию госимущества в России, вообще невероятно.
Третий вариант менее умозрительный, но вполне может оказаться неподъемным, ибо в России нет цеховых традиций, фактически отсутствует профессиональная взаимоподдержка, а в среде писателей особенно развиты взаимопоедание, интриги и склоки. Однако, опыт двух послевоенных немецких объединений литераторов, давших миру Г. Беля, З. Ленца, Г. Грасса и других всемирно известных писателей, показывает, что подобный вариант сотрудничества писателей в принципе возможен. Речь идет о создании писателями собственного книжного издательства, которое имело бы собственный литературный журнал и возможность выхода на радио и телевидение. Эти писатели имели бы единую творческую и политическую программы (для группы Г. Беля — это были бывшие фронтовики, пережившие ужасы войны и осознавшие необходимость бороться с фашизмом), придерживаться ее, принимать в издание только своих, хвалить только друг друга, использовать все возможные каналы для рекламы авторов своего коллектива и быть жесткими в оценке качества тех печатных работ, которые можно признать словоделаньем, а не писательством.
По сути, близкую мысль высказывал А. Ким пару лет назад, но поддержки в писательской среде, как и следовало ожидать, он не нашел. Во-первых, из-за того, что писательская братия — недавно еще привилегированная часть советского населения — превратилась в нищую компанию, живущую подчас лишь за счет сдачи квартир в наем приезжим людям. Во-вторых, имеющие достаток авторы криминальных книжек, заполонивших прилавки страны, сами-то себя мастерами художественного слова не почитают и имеющиеся у них финансовые средства на поддержку талантливых, но непрактичных поэтов и прозаиков отдавать не станут. В-третьих, наличие сугубо писательского издательства может вызвать очередной всплеск преступных разборок в уже поделенной коммерческой нише, как это было в недавние еще времена.
Словом, третий вариант решения вопроса о возрождении общерусского литературного процесса (если не проходит первый — государственно-строительный), возможен только в случае ухода писателей «под крышу» либо крупному финансовому магнату, либо О. Попцову с его телевидением и с подаренным недавно ему полиграфическим центром.
Да, все три вышеназванных способа решения заявленной проблемы не позволят чиновникам получить обычные ныне при взаимоотношениях с коммерсантами взятки, но ведь и Родина не продается. Побыв многие годы эмигрантом, поневоле начинаешь отделять зерна от плевел, потому поверьте, пожалуйста, мне, господа чиновники: оттого-то вы так плохо живете, что живете не для других, а для себя.

А ПОКА ЧТО…
…следует судить о характере литературного процесса не по журналам Москвы и Санкт-Петербурга, как было принято в былые времена, а по книжным изданиям, по сообщениям в прессе, не связанной с криминальным миром, с плутократами и Кремлем. По статьям и сообщениям в газетах «Литература России», «Московский литератор», «День литературы», «Литературная газета», по статьям и редким публикациям в ряде провинциальных газет и журналов, не связанных с властью и криминальным миром, по письмам, наконец.
Сок и совесть земли русской обретается в той глубинке, которая публикуется в журналах провинции, в малых издательских фирмах городов, о которых раньше даже не слышали. Именно оттуда вышли первые члены «Группы 17», организованной Петром Алешкиным в 2004 году с тем, чтобы весь мир услышал его призыв «Сарынь на кичку!» — знаменитый клич волжских разбойников, Степана Разина, соратников Емельяна Пугачева. Писатели «Группы 17» — это вызов обществу тотальной коррупции, бескультурья и бесхребетья.
Мы — писатели школы критического реализма. Задача наша — спасти Россию от поругания В. Аксеновым, Б. Хазановым, В. Сорокиным и присно с ними постмодернистами и прочих ненавистниками нашей Родины. Потому и разговор должен идти конструктивный: о «кремлевских соловьях», как ласково назвал ненавистников земли русской П. Алешкин, и о тех, кто все еще остается писателем России. В сопоставлении результатов творчества этих двух направлений русской литературы и следует рассматривать современный литературный процесс.