Молодежная политика в Древней Греции

Игорь Ильинский, ректор «Института молодежи» в 90-е годы, рассказывал, как Егор Гайдар, бывший и. о. Председателя Правительства в 1992 году, выступая в «Институте молодежи», ответил на вопрос: «Что Вы думаете о государственной молодежной политике и почему она такая слабая?». Он сказал, что не знает что это такое. Никакой особой молодежной политики нет и быть не может.

 

Но ещё в древности люди поняли аксиому: будущее принадлежит молодежи! Какой воспитаешь-образуешь подрастающее поколение своего племени-государства, такой и будет страна в будущем. Те племена, где старшие относились к молодежи по постулату: «Пусть вырастет все, что растет, и умрет то, что нежизненно», быстро исчезали с лица земли, уничтожались более сильными соперниками, теми, кто растил-образовывал своих детей сильными и умелыми защитниками своего племени. Выживали только те, где старшие поколения передавали младшим знания, опыт и навыки приспособления к окружающей среде. Так было всегда!

 

С усложнением хозяйственной жизни людей, с возникновением государств молодежная политика выделилась в особую самостоятельную сферу деятельности, появились школы и преподаватели. Но объем знаний, задачи и характер воспитания в этих школах зависел от того, чьи это дети. Жрецы, богатые и воины готовили в своих школах будущих господ, а низшие слои населения либо совсем были лишены обучения, либо посещали школы писцов, где готовили слуг и работников для обслуживания этих господ. Так было в Древнем Китае, Индии, в Малой Азии и Египте, в Древней Греции. И везде, как и в доисторические времена, те государства, которые ответственно относились к государственной молодежной политике, процветали и существовали столетия, а где считали, что человек должен помочь себе сам, должен иметь только то, что может иметь, быстро распадались, поглощались соседями, исчезали из истории.

 

Все мы слышали выражение: «спартанское воспитание», но мало кто знает, что за этим стоит. Вот об этом я хочу поговорить в первой своей статье о роли молодежной политики в жизни государств.

 

Сразу скажу, что только благодаря продуманной, последовательной и сильной политики в отношении молодежи древнегреческий город-государство Спарта благоденствовал пять столетий, когда другие подобные города государства вокруг не могли просуществовать и несколько десятилетий.  Придумал и осуществил эту государственную молодежную политику в Спарте Ликург, о жизни и деятельности которого подробно рассказал Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях».

 

Воспитанием детей в Спарте государство занималось с самого рождения, и воспитание это было, на наш современный взгляд, жестоким, но надо учитывать, что Ликург действовал почти три тысячи лет назад в IX веке до нашей эры, даже до жесточайшего Средневековья было ещё две тысячи лет.

 

В Спарте отец новорожденного обязан был показать сына старейшинам. «Они осмат­ри­ва­ли ребен­ка и, если нахо­ди­ли его креп­ким и лад­но сло­жен­ным, при­ка­зы­ва­ли вос­пи­ты­вать, тут же назна­чив ему один из девя­ти тысяч наде­лов». А если находили, что он слаб и уродлив, приказывали сбросить его в пропасть, «счи­тая, что его жизнь не нуж­на ни ему само­му, ни государ­ст­ву, раз ему с само­го нача­ла отка­за­но в здо­ро­вье и силе».

 

Вот как описывал Плутарх воспитание детей по Ликургу: «Едва маль­чи­ки дости­га­ли семи­лет­не­го воз­рас­та, Ликург отби­рал их у роди­те­лей и раз­би­вал по отрядам, чтобы они вме­сте жили и ели, при­уча­ясь играть и трудить­ся друг под­ле дру­га. Во гла­ве отряда он ста­вил того, кто пре­вос­хо­дил про­чих сооб­ра­зи­тель­но­стью и был храб­рее всех в дра­ках. Осталь­ные рав­ня­лись на него, испол­ня­ли его при­ка­зы и мол­ча тер­пе­ли нака­за­ния, так что глав­ным след­ст­ви­ем тако­го обра­за жиз­ни была при­выч­ка пови­но­вать­ся. За игра­ми детей часто при­смат­ри­ва­ли ста­ри­ки и посто­ян­но ссо­ри­ли их, ста­ра­ясь вызвать дра­ку, а потом вни­ма­тель­но наблюда­ли, какие у каж­до­го от при­ро­ды каче­ства — отва­жен ли маль­чик и упо­рен ли в схват­ках. Гра­мо­те они учи­лись лишь в той мере, в какой без это­го нель­зя было обой­тись, в осталь­ном же все вос­пи­та­ние сво­ди­лось к тре­бова­ни­ям бес­пре­ко­слов­но под­чи­нять­ся, стой­ко пере­но­сить лише­ния и одер­жи­вать верх над про­тив­ни­ком. С воз­рас­том тре­бо­ва­ния дела­лись все жест­че: ребя­ти­шек корот­ко стриг­ли, они бега­ли боси­ком, при­уча­лись играть наги­ми. В две­на­дцать лет они уже рас­ха­жи­ва­ли без хито­на…

 

Спа­ли они вме­сте, по илам и отрядам, на под­стил­ках, кото­рые сами себе при­готов­ля­ли, ломая голы­ми руками метел­ки трост­ни­ка на бере­гу Эвро­та…

 

В этом воз­расте усу­губ­ля­ют свой над­зор ста­ри­ки: они посе­ща­ют гим­на­сии, при­сут­ст­ву­ют при состя­за­ни­ях и сло­вес­ных стыч­ках, и это не заба­вы ради, ибо вся­кий счи­та­ет себя до некото­рой сте­пе­ни отцом, воспитателем и руко­во­ди­те­лем любо­го из под­рост­ков, так что все­гда нахо­ди­лось, кому вра­зу­мить и нака­зать про­ви­нив­ше­го­ся. Тем не менее из чис­ла достой­ней­ших мужей назна­ча­ет­ся еще и педо­ном — над­зи­раю­щий за детьми, а во гла­ве каж­до­го отряда сами под­рост­ки ста­ви­ли одно­го из так назы­ва­е­мых ире­нов — все­гда наи­бо­лее рас­суди­тель­но­го и храб­ро­го. (Ире­на­ми зовут тех, кто уже вто­рой год как воз­му­жал, меллиренами — самых стар­ших маль­чи­ков). Ирен, достиг­ший два­дца­ти лет, коман­ду­ет сво­и­ми подчиненными в дра­ках и рас­по­ря­жа­ет­ся ими, когда при­хо­дит пора поза­бо­тить­ся об обеде. Боль­шим он дает наказ при­не­сти дров, малы­шам — ово­щей.

 

Закон­чив обед, ирен кому при­ка­зы­вал петь, кому пред­ла­гал вопро­сы, тре­бу­ю­щие раз­мыш­ле­ния и сообразитель­но­сти, вро­де таких, как: «Кто луч­ший среди мужей?» или «Каков посту­пок тако­го-то человека?» Так они с само­го нача­ла жиз­ни при­уча­лись судить о досто­ин­ствах сограж­дан, ибо если тот, к кому был обра­щен вопрос «Кто хоро­ший граж­да­нин? Кто заслу­жи­ва­ет пори­ца­ния?», не нахо­дил, что ответить, это счи­та­ли при­зна­ком нату­ры вялой и рав­но­душ­ной к доб­ро­де­те­ли. В отве­те пола­га­лось назвать при­чи­ну того или ино­го суж­де­ния и при­ве­сти дока­за­тель­ства, облек­ши мысль в самые крат­кие сло­ва. Того, кто гово­рил нев­по­пад, не обна­ру­жи­вая долж­но­го усер­дия, ирен нака­зы­вал. Часто ирен нака­зы­вал маль­чи­ков в при­сут­ст­вии ста­ри­ков и вла­стей, чтобы те убеди­лись, насколь­ко обос­но­ван­ны и спра­вед­ли­вы его дей­ст­вия. Во вре­мя нака­за­ния его не оста­нав­ли­ва­ли, но когда дети рас­хо­ди­лись, он дер­жал ответ, если кара была стро­же или, напро­тив, мяг­че, чем сле­до­ва­ло.

 

Детей учи­ли гово­рить так, чтобы в их сло­вах едкая остро­та сме­ши­ва­лась с изя­ще­ст­вом, чтобы крат­кие речи вызы­ва­ли про­стран­ные раз­мыш­ле­ния. Под немно­ги­ми ску­пы­ми сло­ва­ми дол­жен был таить­ся обшир­ный и бога­тый смысл, и, застав­ляя детей подол­гу мол­чать, зако­но­да­тель доби­вал­ся от них отве­тов мет­ких и точ­ных.

 

Пению и музы­ке учи­ли с немень­шим тща­ни­ем, неже­ли чет­ко­сти и чисто­те речи, но и в пес­нях было заклю­че­но сво­е­го рода жало, воз­буж­дав­шее муже­ст­во и понуж­дав­шее душу вос­тор­жен­ным поры­вам к дей­ст­вию. Сло­ва их были про­сты и безыс­кус­ны, пред­мет — вели­чав и нра­во­учи­те­лен. То были в основ­ном про­слав­ле­ния счаст­ли­вой уча­сти пав­ших за Спар­ту и уко­ры тру­сам, обре­чен­ным вла­чить жизнь в ничто­же­ст­ве, обе­ща­ния дока­зать свою храб­рость или — в зави­си­мо­сти от воз­рас­та пев­цов — похваль­ба ею.

 

В празд­нич­ные дни состав­ля­лись три хора — ста­ри­ков, мужей и маль­чи­ков. Ста­ри­ки запе­ва­ли:

А мы в былые годы были креп­ки­ми!

 

Мужи в рас­цве­те сил под­хва­ты­ва­ли:

А мы теперь: кто хочет, пусть попро­бу­ет!

А маль­чи­ки завер­ша­ли:

А мы еще силь­нее будем вско­ро­сти!

Перед бит­вой царь при­но­сил жерт­ву Музам — для того, мне кажет­ся, чтобы вои­ны, вспом­нив о вос­пи­та­нии, кото­рое они полу­чи­ли, и о при­го­во­ре, кото­рый их ждет, сме­ло шли навстре­чу опас­но­сти и совер­ша­ли подви­ги, достой­ные сохра­нить­ся в речах и пес­нях.

Раз­би­то­го непри­я­те­ля спар­тан­цы пре­сле­до­ва­ли лишь настоль­ко, насколь­ко это было необ­хо­ди­мо, чтобы закре­пить за собою победу, а затем немед­лен­но воз­вра­ща­лись, пола­гая небла­го­род­ным и про­тив­ным греческо­му обы­чаю губить и истреб­лять пре­кра­тив­ших борь­бу. Это было не толь­ко пре­крас­но и вели­ко­душ­но, но и выгод­но: вра­ги их, зная, что они уби­ва­ют сопро­тив­ля­ю­щих­ся, но щадят отсту­паю­щих, нахо­ди­ли более полез­ным для себя бежать, чем оста­вать­ся на месте.

Начи­ная вос­пи­та­ние, в кото­ром он видел самое важ­ное и самое пре­крас­ное дело зако­но­да­те­ля, изда­ле­ка, Ликург спер­ва обра­тил­ся к вопро­сам бра­ка и рож­де­ния детей. Он укре­пил и зака­лил деву­шек упраж­не­ни­я­ми в беге, борь­бе, мета­нии дис­ка и копья, чтобы и заро­дыш в здо­ро­вом теле с само­го нача­ла раз­ви­вал­ся здо­ро­вым, и сами жен­щи­ны, рожая, про­сто и лег­ко справ­ля­лись с мука­ми. Заста­вив деву­шек забыть об изне­жен­но­сти, балов­ст­ве и вся­ких жен­ских при­хотях, он при­учил их не хуже, чем юно­шей, наги­ми при­ни­мать уча­стие в тор­же­ст­вен­ных шест­ви­ях, пля­сать и петь при испол­не­нии некото­рых свя­щен­ных обрядов на гла­зах у моло­дых людей. При этом нагота деву­шек не заклю­ча­ла в себе ниче­го дур­но­го, ибо они сохра­ня­ли стыд­ли­вость и не зна­ли рас­пу­щен­но­сти, напро­тив, она при­уча­ла к про­сто­те, к заботам о здо­ро­вье и кре­по­сти тела, и жен­щи­ны усва­и­ва­ли бла­го­род­ный образ мыс­лей, зная, что и они спо­соб­ны при­об­щить­ся к доб­ле­сти и поче­ту. Отто­го и при­хо­ди­ли к ним сло­ва и мыс­ли, подоб­ные тем, какие про­из­нес­ла, гово­рят, одна­жды Гор­го́, жена Лео­нида. Какая-то жен­щи­на, види­мо, чуже­стран­ка, ска­за­ла ей: «Одни толь­ко вы, лако­нян­ки, власт­ву­е­те над мужья­ми». «Да, но одни толь­ко мы рож­да­ем мужей», — отклик­ну­лась Гор­го.

Вос­пи­та­ние спар­тан­ца дли­лось и в зре­лые годы. Все в горо­де под­чи­ня­лись стро­го уста­нов­лен­ным поряд­кам и дела­ли то из полез­ных для государ­ства дел, какое им было назна­че­но. Счи­тая себя при­над­ле­жа­щи­ми не себе самим, но оте­че­ст­ву, спар­тан­цы, если у них не было дру­гих пору­че­ний, либо наблюда­ли за детьми и учи­ли их чему-нибудь полез­но­му, либо сами учи­лись у ста­ри­ков. Ведь одним из благ и пре­иму­ществ, кото­рые доста­вил сограж­да­нам Ликург, было изоби­лие досу­га. Зани­мать­ся ремеслом им было стро­го-настро­го запре­ще­но, а в погоне за нажи­вой, тре­бу­ю­щей бес­ко­неч­ных трудов и хло­пот, не ста­ло ника­кой надоб­но­сти, посколь­ку богат­ст­во утра­ти­ло всю свою цен­ность и при­тя­га­тель­ную силу. Зем­лю их возде­лы­ва­ли илоты, вно­ся назна­чен­ную подать. Как и сле­до­ва­ло ожидать, вме­сте с моне­той исчез­ли и тяж­бы; и нуж­да, и чрез­мер­ное изоби­лие поки­ну­ли Спар­ту, их место заня­ли равен­ст­во достат­ка и без­мя­теж­ность пол­ной про­стоты нра­вов.

Одним сло­вом, Ликург при­учал сограж­дан к тому, чтобы они и не хоте­ли, и не уме­ли жить врозь, но, подоб­но пче­лам, нахо­ди­лись в нерас­тор­жи­мой свя­зи с обще­ст­вом, все были тес­но спло­че­ны вокруг сво­е­го руко­во­ди­те­ля и цели­ком при­над­ле­жа­ли оте­че­ст­ву, почти что вовсе забы­вая о себе в поры­ве вооду­шев­ле­ния и люб­ви к сла­ве. Этот образ мыс­лей мож­но раз­ли­чить и в некото­рых выска­зы­ва­ни­ях спар­тан­цев. Так Педа­рит, не избран­ный в чис­ло трех­сот, ушел, сияя и раду­ясь, что в горо­де есть три­ста чело­век луч­ших, чем он. Поли­стра­тид с това­ри­ща­ми при­бы­ли посоль­ст­вом к пол­ко­во­д­цам пер­сид­ско­го царя; те осве­до­ми­лись, яви­лись ли они по част­но­му делу или от лица государ­ства. «Если все будет лад­но — от лица государ­ства, если нет — по част­но­му делу», — отве­тил Поли­стра­тид.

Ликург не стре­мил­ся поста­вить свой город во гла­ве огром­но­го мно­же­ства дру­гих, но, пола­гая, что бла­го­ден­ст­вие как отдель­но­го чело­ве­ка, так и цело­го государ­ства явля­ет­ся след­ст­ви­ем нрав­ст­вен­ной высоты и внут­рен­не­го согла­сия, все направ­лял к тому, чтобы спар­тан­цы как мож­но доль­ше оста­ва­лись сво­бод­ны­ми, ни от кого не зави­ся­щи­ми и бла­го­ра­зум­ны­ми».

Так описывал Плутарх жизнь Спарты в течение пятисот лет. Погибла Спарта только после того, как изменила свою молодежную политику.

Было это так: соседи Спарты демократические Афины в свой золотой век во времена Перикла в пятом веке до нашей эры установили полное господство в Эгейском бассейне и Причерноморье и стали диктовать всем греческим городам свои условия. Не всем эти условия нравились, некоторые города сопротивлялись, среди них был город Мегара. Тогда Афины в 433 году до н.э. приняли хамский декрет, вводивший торговые санкции против Мегары. По этому декрету городу запретили торговать с процветающей Афинской державой. Эти санкции нанесли страшный удар экономике Мегары, и она смирилась с условиями Афин.

Афиняне поняли, что можно без войны разорять и усмирять города, решили применить санкции против своего основного соперника Спарты. Для Спарты сохранение свободы мореплавания являлось очень важным делом, так как она не обладала сильным флотом. Неоднократные посольства из Спарты в Афины постоянно возвращались к одному вопросу — немедленной отмене санкций, причем Спарта удовлетворилась бы даже не отменой декрета, а простым его несоблюдением, что в данной ситуации могло бы стать разумным компромиссом. В это время при неизвестных обстоятельствах на территории Мегары погиб афинский гонец, отправленный в Спарту, после чего афинское Народное собрание приняло решение о войне с Мегарой. А Спарта встала на ее защиту.
Так началась Пелопонесская война между Афинами и Спартой, которая длилась почти тридцать лет. Во время войны погиб знаменитый демократ Перикл. На стороне Афин принимал участие в войне Сократ. Закончилась она победой спартанцев, полным поражением процветающих демократических Афин, сильнейшего государства того времени.

Афины были полностью разорены и никогда больше не восстановили своего довоенного процветания. Молодые спартанцы, захватив Афины, увидели совсем другое устройство государства, иную жизнь молодых людей. Кстати, Ликург запрещал молодым людям до достижения зрелости покидать пределы Спарты, чтоб они не видели, как живут молодые люди в других странах. Победители ослабили законы Ликурга в воспитании детей. Законы превратились в пустую форму. И через несколько десятилетий, повзрослевшая молодёжь, воспитанная по другим законам, проиграла ряд войн, и Спарта исчезла с карты мира.

 

Татьяна Жарикова, Заслуженный работник культуры