Бродяга с маленькой дороги

Я дочитал Эдуарда Лимонова – «Эдичку». Этого русского бродягу-нытика в Нью-Йорке. Он сидит в маленьком и душном номере гостиницы, тухнет, мечтая об отношениях с девушкой. Ему и мужчины, афроамериканцы, подойдут, чтобы удовлетвориться и реализовать фантазии, но пока не получается выйти в соответствующее общество. Каждый день Эдичка бродит по жарким улицам огромного города и рассматривает прохожих, загорает в парке и снова вожделенно глядит на окружающий его пёстрый люд. Эдичка Лимонов – будущий известный писатель, чьи работы будут переведены на языки мира, но пока что он бродяга, прозябающий на пособии по безработице. Он – ничтожество. Вэлфэровец! Зачем он покинул СССР – потому что его идеи не приняли. Но его не принимают и здесь – в стране свободы. В Соединённых Штатах Америки! Кто ж знал, что переживания писателя-эмигранта сложатся в неплохую прозу и станут достоянием континентального значения!? Наверное, Эдуард Лимонов захотел быть похожим на Эриха Марию Ремарка или на Генри Миллера? Ну никак на алкоголика Чарльза Буковски!? 

– Витян, зачем Лимонов написал, что сношался с неграми? – спрашиваю я у своего высокоинтеллектуального друга-тренера.

Мы идём с ним в проходку на железнодорожный виадук на территории Локомотивного депо Московка.

– Кто захотел, тот увидел в «Эдичке» сношение с неграми, – терпеливо объясняет товарищ по спортивному цеху. – Более интеллектуальные читатели осознают трагедию вселенского масштаба!

Я помню, когда Эдуард Лимонов был гостем у известного российского блогера Дудя. И этот неискренний молодой деятель высмеивал старого писателя, спрашивая, действительно ли Лимонов любил в Америке чернокожих в прямом смысле. Лимонов рассказывает ему об устройстве своего идеального государства, а Дудя мучает один и тот же вопрос… Конечно, журналисту Лимонову попеняют Лимоновым-писателем. Народ способен оценивать автора с пристрастием. Но от этого, по-моему, ни журналист-Лимонов, ни тем более писатель-Лимонов хуже не становятся. Слава Эдуарда Вениаминовича построилась на спорности моментов в его творчестве и жизни.

Я работал в США несколько лет, но низменные чувства эмигранта Лимонова не разделял. Мне также было трудновато в плане выхода на аудиторию, которая меня поддержит, как нуждающегося в общении человека и писателя, однако я не страдал самоистязанием. Не занимался мастурбацией на самого себя и не рыдал, что у меня нет подходящей девушки. Я чистил бассейн, работая «Лайфгардом», делал записи, чтобы опубликовать свои заметки «По ту сторону неба», обычно находились посетители, которым я был интересен как иностранец с книгой в руках. А читал я тогда «Шерлока Холмса» в оригинале и тех малоизвестных американских авторов, которых находил оставленными на шезлонге. Я заметил, что американцы носят с собой на отдых книги-бестселлеры – они их могут не читать, зато обязательно достанут из сумки.

Будучи в Омске, я поддерживаю связь с некоторыми американцами, с которыми познакомился при тех или иных обстоятельствах: одному я помогал перетаскивать коробки и был у него на вечеринке, а второй мне заплатил двести долларов, чтобы я провёл субботу около его коттеджа и раздавал пригласительные на выставку картин всем, кто пройдёт мимо. Я переписываюсь с множеством народа, чьи данные у меня до сих пор хранятся. Роджер – парень из службы доставки, Крис – собственно работодатель из компании «Континентал Пулз», Риджента – темнокожая девушка, диспетчер распределения на бассейн, Марк Валентайн – муж (латиноамериканец) моей однокашницы, оставшейся в США и родившей ему двоих детей. И Ларри, тот самый чудаковатый художник, приглашающий теперь работать у знакомых мексиканцев в Мериленде. С русскими эмигрантами я общался мало. Не потому что они угнетённые, как описал их Эдуард Лимонов. У них попросту нет времени на пустое общение. В будние дни у них работа, поскольку вэлфэр – это небольшое денежное жалование-пособие, которого всегда не хватает, а по выходным – обязанности в кругу семьи. Было тяжело адоптироваться к работе в чужой стране и постоянно вести беседу на другом языке – в первые несколько месяцев, но я не думал о сношениях с парнями вообще. В бассейне ко мне подходили знакомиться разные люди, но никто из них не предлагал отлучиться или встретиться после работы для интимной услуги. По-моему, Лимонов взял некий собирательный образ из своих чувств и постарался написать произведение, следовавшее западному и европейскому тренду об однополых отношениях. Тогда это лишь начиналось… Об этом говорил Генри Миллер и упоминал Эрих Мария Ремарк – в своих эмигрантских заметках.

Откладывая на полку книгу Эдуарда Лимонова, я должен её вернуть своему коллеге по спортивному цеху – Витьку Базарову, примерному семьянину и тренеру по фитнесу из центрального омского зала «Флекс Джим». Я поддерживаю мнение своего грамотного товарища:

– Если убрать бранную лексику и всякую грязь, связанную с похождениями лимоновского персонажа Эдички, то роман вполне сойдёт за неплохую эмигрантскую прозу!

В романе «Это я – Эдичка», пожалуй, слишком много бранной лексики. Школьному учителю Виктору Витальевичу Власову, человеку с правильными морально-нравственными ценностями, читать подобные вещи неприятно. Я по обыкновению чураюсь грубых слов, сказанных даже в порыве – хоть на перемене и тем более во время урока. Да, я ругаю детей, не выполняющих домашнее задание, но никогда не прибегаю к ненормативной лексике. Вы – абобусы-автобусы, Шреки и тунеядцы, юродивые и чайники – это максимум, что я говорю провинившемся человечкам, когда сдают нервы и терпение улетучивается.

Человек склонен быть мрачным иногда – в силу некоторых неблагоприятных обстоятельств. Спортсмен тогда вяло занимается, будто без дополнительной добавки к питанию, а меланхолия у писателя это также мера его вдохновения и ослабевшая тяга к жизни. Чем герой Лимонова компенсирует припадки меланхолии? Встречами с друзьями и долгой прогулкой по улицам Нью-Йорка. Он открыт для общения, но ему не достаёт того, чем он является для себя сам – меры какого-то скрытого порядка, существующего лишь в его измерении. У каждого творчески-сильного человека есть этакая мера прекрасного и сильного духа или атмосферы, которые должны присутствовать вопреки стечению обстоятельств. Эдуард Лимонов – советский бродяга, компенсирующий дух и атмосферу не только душевными терзаниями. Ему не хватает полноты ощущений жизни, эмоций, с которыми он жил в СССР! Из новой жизни в США он выхватывает единственное, что годится для творчества – страдания, сложившееся в прозу, как у Генри Миллера или Сергея Довлатова.

Что берёт с собой на прогулку Эдичка? Пожалуй, ничего кроме крестика на груди – ценного предмета из его прошлой жизни. Одежда для Эдички – не более чем обёрточная бумага для конфеты. Парень признаётся, что мог бы гулять и голым, если бы не было риска попасть в психиатрическую лечебницу. Не сказать, что я не имею привычки выходить на прогулку один и не брать с собой книгу и мобильный телефон, чтобы запечатлеть кадр или целое видео. Эта прогулка нередко заводит меня в бар, где я встречаю новых друзей, как тот же Лимонов, появляясь в гостях или на выставке. Но мне не хочется выходить далеко на Старой Московке – не потому что я могу встретить агрессивных алкашей или прочих хулиганов. Надо сказать, что мой отец, однажды выйдя в проходку вокруг озера Восточное, получил серьёзные увечья от нескольких хулиганов сразу. Благо, что он схватил крупный камень и одолел одного из трёх хулиганов – ударив обидчика по голове из положения полусидя. Благо, что рядом оказались вполне адекватные прохожие, которые криком спугнули неизвестных. Лимонова – не били толпой в «Эдичке» и не грабили, зато в это же время примерно страдает известный бард по имени Вилли Токарев, который так же отправляется в Америку за счастьем. На одной из затемнённых улиц Нью-Йорка старину Вилли грабит респектабельного вида афроамериканец, отбирая у него деньги и музыкальный инструмент. Об этом я услышал в интервью с Токаревым на «Ютюбе» – когда музыкант вернулся в Россию и жил в Москве.

Я не еду в центр Омска, например, в бар-закусочную под названием «Буковски», а нахожу пристанище в одном из пабов на Старой Московке, потому что мне тупо лень забираться дальше своего района. Старая Московка – это обширное место, как литература, созданная настоящим талантом, где я вырос и продолжаю расти в плане творчества. Это славная территория с домами и гаражами, огромной рощей и живописным озером, дачным кооперативом и железной дорогой, множеством предприятий, где ощущаются ресурсы, необходимые для физического и морального роста. Здесь большие и маленькие магазины, спортивный зал и сауна, есть возможность реализовать себя, встретив замечательных людей-единомышленников. Не экстремистов, с которыми проводит время Эдуард Лимонов, а простых и усталых работяг, которым нравится опрокинуть в конце недели кружечку эля и поговорить с вами, улыбаясь, как старому другу.

Чаще всего я не говорю, что пишу прозу или статьи – собеседники узнают об этом, вбивая в интернет-поисковик «Учитель Виктор Власов». Я представляюсь учителем английского и немецкого языка общеобразовательной школы с Новой Московки, а живу я на Старой. Как люди начинают интересоваться мной и вскоре проверять данные в интернете? Сами подсаживаются ко мне за столик и довольно интеллигентно выясняют, что я здесь забыл. Как было дело? А так: я иду в проходку, выбирая длинный маршрут, как делал писатель Генри Миллер, а затем, нагуляв аппетит, захожу в миленькую столовую одного спрятанного лесными полосами предприятия. Эта столовая работает до четырёх часов пополудни. Поэтому вечером в неё не попасть, даже если очень захотеть и позвонить по указанному на дверях телефону, что я, кстати, сделал ради спортивного интереса. Взяла трубку женщина с крепким, но добрым голосом и доходчиво объяснила, что столовая закрывается в установленное время, потому что  держать поваров дольше нет смысла: рабочие расходятся по домам, и остаётся только сторож.

Я помню, как сейчас, что сижу в этой не большой для рабочих столовой. И замечаю, как некоторые люди косятся на меня – по той ли причине, что есть у меня привычка брать с собой бутылочку воды, яблоко и книгу? Некоторые рабочие шушукаются, заметно кивая в мою сторону, мол, вон – человек в штатском, ФСБ-шник, агент из Кремля, шпион американской разведки. Я наряжен, как самый обычный омский сибиряк в конце мая: в футболке и спортивных штанах. Ни кепку, ни солнцезащитных очков я не ношу, чтобы лицо загорало. Если на меня смотрят из-за другого стола, я слегка улыбаюсь, чтобы быть по обыкновению дружелюбным в малознакомом обществе. И вот: подсаживается ко мне один потный детина в засаленном джинсовом комбинезоне, похожий на мясника из старого американского сериала ужасов «Байки из склепа». Мельком рассмотрев у меня в тарелке двойную порцию толчёной картошки и хорошо прожаренный бифштекс, он некоторое время молчит, поглощая свои макароны с маслом и смачно откусывая жирную-прежирную сардельку, а затем, когда я прикладываюсь к банке кока-колы, он вдруг спрашивает:

– Ты что американец? А чай с молоком тебе почему не идёт, как всем?

– Не-ет, чай тоже идёт с молоком, – отрицательно киваю я, удивляясь вопросу. – Освежиться хочется газировкой и – снова в проходку! 

Этот пузатый детина – мужчина лет пятидесяти пяти – поправляет мокрую чёлку набок и снова осведомляется, мол, что я забыл в этих края. Ребята переживают: вдруг я шпион из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса!? Семья рабочих здесь не очень большая и профсоюз имеется, но люди хотели бы знать, кто я такой и чем занимаюсь. Ничего личного. Если я дачник и живу в собственном доме, то надо смело рассказать, поделиться радостью. Здешний рабочий класс – это любопытный народ мирного уклада, им есть дело до тех, кто с ними обедает в одном помещении.

– Я – школьный учитель английского языка, можете проверить: «Учитель Виктор Власов»! – хохочу я негромко и задорно, польщённый «званием» американского шпиона.

– Точно? – детина сверлит меня оливками глаз.

– Сто процентов! – пережёвывая вкусный бифштекс, держу ответ я.

Здоровяк отложил столовые приборы и достал мобильный телефон. Некоторое время рылся в интернете, слышно сопя и нажимая буквы на сенсорной панели.

– Надо же: правда! Витя Власов – учитель и писатель, журналист и любитель аниме, автор какого-то… «Красного лотоса» про ниндзя и Японию, так ты и в Америке был… раз написал «По ту сторону неба»!? – произносит он будто самому себе. Он поворачивает свою толстую шею к товарищам за соседним столом и кивает им, вроде с восторгом, заключает в шуточном тоне:

– Это точно американский шпион – я правильно подумал!

Детина протягивает мне свою грубую и загорелую руку-лапу и пожимает мою – белую ручонку, которой только мелом чертить на доске.

– Я – Стёпа, – представляется он, улыбаясь по-доброму. – Стужев – моя фамилия. Давай добавлю тебя «Вконтакте» – ты там есть? Будем знакомы! А можешь моего сына понатаскать по английскому, Вить? Ивановна им задаёт непонятно что, мы с женой не поймём. Я живу на Потребухе, ты – здешний, я так понимаю?

– Да, с Южного!

Мы обменялись телефонами. Стёпыч Стужев бросил мне заявку «Вконтакте». И вскоре я оказываюсь у Степана и Марины Стужевых в двухкомнатной квартире на Ленинградской. У них двое прекрасных детей: мальчик и девочка. Серёга заканчивает третий класс, а Ира – второй. Оба ребёнка нуждаются в репетиторстве по английскому языку. Марина хоть и учила английский в школе, но помочь толком не может – им потребовался специалист.

В проходку я выхожу на природу – английский язык мне тут не требуется. Природа близ озера Восточное живописная, но слегка заболоченная: толстые желтоватые стебли камышей сочетаются с громадой приземистых изумрудных деревьев – многие из них в цвету. Здесь кривые и сросшиеся между собой клёны, раскидистые ивы, высоченные пирамидальные тополя-великаны – их меньшинство, а стоит начать огибать озеро по тропинке, встретишь яблони и смешанную сирень, пахнущую приторно-сладко. Дорога сюда, похоже, заказана аллергикам даже если они примут дорогой и мощный препарат. Под гомон уток можно спуститься к озеру, обойти его кругом. Или подняться выше под шелестение высокой травы на ветру – к полуразваленной бетонной изгороди предприятий – некоторые закрыты и походят на заброшенные дома, ощеренные пустыми окнами, но некоторые функционируют: за вами могут понаблюдать из сторожек и предупредить, что фото или видеосъёмка запрещена.

Глядя, как некоторые мальчишки лет десять-одиннадцать пролазят на территорию контейнерного завода, я ухожу к озеру. Перелезаю через сросшиеся к земле стволы, прохожу через выжженный камыш и обнаруживаю замечательное место, где не жарко и особенно не дует ветер. Это открытое небольшое пространство, тронутое одновременно  тенью, а также благодатью в виде низенькой и мягкой травы. Сюда доносится гул и стуки от железнодорожных составов, снующих в разные направления день и ночь. Ветер дует в эту сторону, и я слышу, как разрываются тарелки, в которых стреляют в клубе «Охотничья заимка», недалеко отсюда. Я присаживаюсь на траву, как йог, подгибая колени, и читаю томик Эдуарда Лимонова. Он политик в отличие от Генри Миллера, например. Не сказать, что ему досталось от власти, как писателю Александру Солженицыну. Лимонов покинул СССР по доброй воле. Я помню, как переписывался с главным редактором глянцевого всероссийского журнала «Наша молодёжь»: Пётр Фёдорович Алёшкин сказал, что Лимонова никто не притеснял, просто его экстремистские идеи не получили отзыв среди адекватных людей. Лимонов был журналистом и бродягой с маленькой дороги, хотел выбиться в революционеры, в результате стал известным писателем. Не зря этот парень отправился в Нью-Йорк – скитания и терзания заслужили ему почёт, принеся множество фанатов и возможность издаваться масштабно, писать о том, что на душе. Не стесняться, не бояться своих мыслей!

Часик-полтора – я поднимаюсь с травы. Начитался страдальца-Лимонова. Съел яблоко. Иду дальше, забывая про озеро, перехожу железнодорожные пути. Звонит Витя Базаров, выясняет, сможем ли мы сделать шашлык в субботу, когда он сбагрит жену и ребёнка к родственникам до вечера.

– Конечно, сделаем, бро! – обещаю я. – Сегодня пораньше вышел в проходку, мало было уроков. Классные руководители распустили детей – они сдали учебники.

– Рад за тебя, старина писатель! – Витян заразительно смеётся в трубку.

Я выхожу на большую заасфальтированную дорогу, проходящую вдоль лесополосы пирамидальных тополей. На неё редко выворачивают заказные автобусы. Я слышу и смотрю, как шумят и шевелятся могучие кроны, обнаруживая меж ветвями каменные строения предприятий – это корпуса сажевого и контейнерного производства. Дальше по тропе – принадлежащее железной дороге предприятие, где происходит обработка цистерн. Цепочку грязных цистерн тут пропаривают и отмывают сильным напором воды – над этими пузатыми мазутными ёмкостями возвышается платформа, по которой ходят люди в специальной форме и маске. Я прохожу здесь и наблюдаю за процессом: мне представляется, что эти выпачканные мазутом «трансформеры» вросли в железные пути – настолько они недвижимы и похожи друг на друга. В один прекрасный момент цистернам надоест бесконечно париться и мыться, быть во власти маленького человека, они обратятся в мощных роботов-десептиконов и начнут порабощение Земли.

Я возвращаюсь на Старую Московку другой стороной, выныривая из-под железнодорожного путепровода – по нему мы с папой и другом Витяном Базаровым раз в неделю отрабатываем многократный подъём, тренируя кардио. Этот поход не заканчивается  посиделками в баре с друзьями, которые пьют сладковатый эль и читают мои рассказы. Завтра приезжает Маришка – жуткая сплетница и наша родственница по линии бабушкиной родни. Она перекантуется у моей бывшей жены – в нашей двухкомнатной квартире, пока не пройдёт курсы повышения квалификации работников железной дороги. Маришка из дальнего района Омской области. Ей 30 лет. Она дует вейп и одновременно курит сигарету – несколько раз пыталась бросить, но не получается: дьявольские порывы, как она выражается, захватывают снова и снова, как желание отдаться первому встречному и родить от него ребёнка. А ещё Марижелька (я её так называю) дико выпендривается своим знанием возрастной психологии, влезая в личную жизнь окружающих людей.

Вот сидим мы на дачном участке, на веранде, приготовив куриный  шашлык – не в честь Маришки, конечно, а просто давно не делали, она, как чёртик из табакерки, выпрыгнет из нашего старого и трухлявого дачного стула и начнёт «заливать», мол, я разрушил семью и дальше слушаю наставления бабушек. А я ей в ответ:

– Ты сама-то что: с бывшим сколько прожила, а детей нема. Скоро в последний вагон прыгать будешь, дурочка!  Смотрю твои фотографии в сети – шастаешь непонятно где по клубам – с какими-то шалавами!

Мы начинаем препираться на глазах у моей мамы, бабушки и нетрезвого отца – они любят, когда гонится такая картина. Даже если эти Маришкины «шалавы» приличные замужние женщины, всё равно им слушать-наблюдать нашу перебранку весело, как скандальные шоу по некоторым телевизионным каналам.

– Это ты начитался своего Лимонова или Миллера – повторяешь их судьбу, Витя, сраный писатель, блять! Я вон: читаю твои заметки «Вконтакте» – ты прямо восторгаешься этими идиотами-писателями! – наезжает на меня родственница, выдувая густую белую струю пара изо рта. Надо заявить, что Маришка сильно матерится, как, наверное, любой работник этой мазутной заводской «Железки».

– Ну бросила Лимонова какая-то по счёту его жена, когда они в Америку свалили: понравилась ей эта жизнь так, что захотелось большего, – отвечаю я на повышенном тоне, защищая сюжет «Эдички». – А причём здесь я? У нас другая ситуация. Я всегда готов вернуться в семью – меня только не зовут. Вон: как наша доченька берёт меня за руку и ведёт в подъезд к матери, а та – открывает дверь и смотрит стеклянными глазами, будто не видит… И моя родня – за семью. И твоя родня – тоже за нашу семью! Моя мама и бабушка помогает нашим детям и моей бывшей жене Елене. Ленка говорила, что щёлкнет пальцами – её заберут сразу в лучшие условия. Что-то четвёртый год забирают, никак забрать не могут! Злая ходит, не целованная, через губу разговаривает!

Маришка падает-плюхается в стул и демонстративно плачет, закрывая глаза ладонями, и с пренебрежением откладывает вейп-устройство на стол.

Бабушка успокаивает родственницу, поглаживая её по спине. Подключается мама, сетует, что я малодушный, болтун. Ну школьный учитель – язык без костей! Отец посмеивается, потягивая светлое пиво прямо из горлышка трёхлитровой баклахи. Я – снова виноват, ясное дело. Сижу тихо там же за столом на веранде и думаю о чём-то своём, сытый. Надо высказаться на «Ютюбе» – пришли умные мысли в отношении просмотренного недавно аниме. Да и томик Лимонова сдать другану – взять у него похожую эмигрантскую прозу, он по ней отрывается, как ужик по стекловате. А ведь у Лимонова тоже была бывшая жена Елена, по которой он весь роман «Это я – Эдичка» проплакал, описывая её любовные похождения в своих красках фантазии. Нам, современным писателям, остаётся лишь читать друг друга восторженно и держать нос по ветру, не срываясь в болотину с камышом и не пугаясь мазутного мрака цистерн, заворачивая на поросшие тропинки.

Виктор Власов