Заложник «Стеклянного града»

             И в производстве,

             и в поэзии – застой,

             Но думаешь весной:

             Когда вернётся Муза?

             Кто были: Пушкин,              

             Лермонтов, Толстой.

             Что стало:

             Два писательских союза!..

Иван Таран

 

«Я ни о чём не думаю, кроме литературы, в моей голове никаких идей, кроме сюжетов будущих произведений. Своих родных, близких, коллег я воспринимаю, как литературных персонажей. Их жизни, их моменты, в которые они радуются или грустят – я пропускаю через призму своего воображения и потом творю произведение. Я читаю классиков и современников, меня не интересует бизнес-литература, особенно уделяю время поэзии и прозе молодых писателей – своим друзьям и знакомым. Ещё я рад помочь юным литераторам отредактировать их труды бескорыстно, я всегда посоветую по рифме, по строке, по сюжету или по форме, разберу присланные мне «вирши», терпеливо отвечу ожидающим моего слова. Но если вдруг я не отвечаю вскоре, значит, я устал, болею или чего дурного – не в себе, подождите и вернусь к вам…»

Не важно, из какого литературного журнала я процитировал «молитву» истинного писателя-редактора», ведь речь пойдёт о человеке, моём друге, поэте, критике и редакторе эклектичного литературного журнала «Вольный лист» – Иване Сергеевиче Таране. Этот поэт-редактор живёт в точности по правилам, о которых я упомянул выше. Живёт по ним отчаянно, наверняка гордясь в тайне, благоговея. Живёт он в мире не понятном даже соратникам, поражающимся его упорству и желанию помочь авторам напечататься. 

По словам многих омских литераторов, знакомство с этим поэтом влияет на разум. Доходит до анекдота, говорят, что руководители областного семинара запретили ему писать стихи, работать в критике, советовать молодым литераторам. Произошло это несколько лет назад в музее имени Ф. М. Достоевского. Тогда Иван Таран, полагаю, зарёкся не слушать никого, кроме тех, кто поддерживал и поддерживает его сейчас.  

Руководители литературных семинаров, по словам омичей Николая Березовского и Юрия Перминова, – народ мнения субъективного. У каждого свои представления о прекрасном и методы работы с авторами. Это писатели зрелого возраста, консервативные идеологи, «боевые единицы» ещё старой и великолепной советской школы.

Начну с того, что я знал Ивана Таран лишь по слухам. Знал и, как многие, не хотел с ним связываться. Слух, оказывается, мощное средство распространения информации. Не зря слухами полнится окололитературная жизнь. Но писатели – народец замкнутый. Многие попросту ни с кем не общаются по разным причинам. Поэтому слух нередко единственное, что они принимают. Каково было моё удивление, когда я узнал, что этому «неадекватному» поэту Ивану Тарану всего двадцать шесть лет. И в свои двадцать шесть он выпустил несколько книг стихов и является уже редактором журнала, который по привычке не признают многие члены союзов писателей.

– Ваня Таран!.. Я верю в него, – сказал мне искренно корреспондент газеты «Красный Путь» Игорь Федоровский.

– Таран… – сомневаясь, ответил я. – Он ведь в психушку залетает регулярно. Об этом говорят сразу, как только упоминаешь его фамилию.

Не знал я, что сведёт меня литературная жизнь с таким необычным человеком как Ваня Таран и пойду я «тараном» за его идею.

Для чего мы, литераторы, не любим или не хотим любить ближнего своего – тоже литератора? Почему многие из нас завидуют успехам другого творческого человека? Трудно сказать. Можно лишь догадаться. Успешному литератору не быть без внимания и скрытой зависти разной творческой аудитории, которая наблюдает пристально, сравнивая свои литературные силы с ЕГО дарованием. Профессиональный писатель – вряд ли человек без амбиций, не будет наблюдать за соседом-«талантищем» равнодушно. Станут его одолевать противоречивые чувства, найдёт оправдания не только своим неудачам, но и ЕМУ – тому, кто превзошёл его, любимого.

Например, когда я вижу в «Журнальном зале» произведения омского молодого литератора, то готов буквально разорвать его. Не помню, чтоб когда-то я завидовал одноклассникам, их хорошим оценкам, не помню, чтоб завидовал спортивным успехам товарищей в тренажёрном зале, а здесь, на литературном фронте, всё по-иному. Когда я всё же завидую, сержусь на успешного собрата своего писателя – то стараюсь найти оправдание, что завидую в хорошем смысле, скажем, завидую как Бунину, его умению описать природу и чувства. Думаю, не только писатели завидуют успехам писателей, но и журналисты таковы же. Материал одного – качественней, интересней, чем статьи другого. Одного хвалят, другому тоже говорят добрые слова, но реже. Почему так? Мастерства не хватает или виновен личный мотив?  

В бездействие, в отсутствии идей находишь себе оправдание – устал, нет смысла писать, ибо братья по перу напишут лучше, а напишешь – не оценят, литераторы читают лишь себя. К чему переключаюсь на себя, если эссе об Иване Таране?! Знаю, вина тому – личные качества. Как и любому литератору, мне хочется писать и говорить только о себе.  В наше литературное время, переполненное многочисленными бездельниками-литераторами, бесконечно выясняющими отношения друг с другом, трудно написать о творческом собрате хорошее, достойное высокой оценки. Но мне кажется, если не я напишу об этом удивительном человеке, то напишет участник редколлегии «Вольного листа» Игорь Федоровский.

Помогает Иван Таран одинаково всем: и старым и малым. Можно открыть содержание журнала «Вольный лист» и посмотреть фамилии – многие из них редко появляются на омском «литературном фронте», то есть не входят в круг постоянных авторов, которые публикуются в местных журналах, таких как «Омск литературный» и «Складчина». Кажется, что Ваня Таран специально выискивает авторов, которых не возьмут нигде кроме эклектичного издания. Но и в союзах писателей есть такие зрелые шестидесяти-семидесятилетние люди, которые и не публикуются в своих же  журналах из принципа. Они предпочитают общество Ивана Тарана, этого, по слухам, «странного человека с длинной косичкой, бродящего по городу в одиночестве».

Ваня не говорит ни о чём кроме литературы. Не говорит ни о чём кроме новых произведений, присланных на электронную почту или переданных при встрече. Иван Таран – человек без эмоций, на первый взгляд. Неподвижно его овальное загорелое лицо, тёмно-карий взгляд – устремлён будто внутрь собеседника, иногда поверх его головы. Но стоит заговорить о его стихах или о журнале «Вольный лист», как поэт оживает. Черты лица делаются подвижными, крепкий лоб неустанно бороздят морщины,  а глаза уже видят тебя, рассказывающего, следят пристально за движениями твоих рук. Наверное, это мечта Вани, чтобы всегда разговор шёл о «Вольном листе», о его авторах, о стихах и прозе, которые способны облагородить умы, пробудить чистое и прекрасное, вытравить пороки из человека – об этом свидетельствует объёмный корпус, отведённый для критики.

– Ваня, привет! – скажешь ему, выйдя на остановку завода имени Баранова.

Он курит с видом отрешённым, задумчивым.

– Здорово, – ответит он монотонно, не глядя на тебя. – Прислали интересное?

– Да, прислали много чего, – я отвечаю ему радостно, хочу разделить с ним яркую эмоцию. – Николай Березовский предложил критику на местное отделение СПР, разбор стихов членов правления, опубликованных в «Омске литературном». Ефим Гаммер –  текст авангардисткой прозы. Потом Анна Самойлова – рассказы, Георгий Каюров – материал; я ещё не успел посмотреть, переслал Федоровскому. Видел на «электронке» журнала тексты и стихи: Переяслова, Полотнянко, Углицких, Перминова, Костылева.

– А-а, – кивает Ваня медленно, уже наблюдая за мной с интересом. – Стихи есть?

– Конечно, – соглашаюсь я сразу, но потом думаю: Таран имеет ввиду, что можно конкретно поставить на страницы издания, а не «абыкакашные*» подборки – «пробы пера».

Компьютера у Ивана нет, с текстами для журнала Ваня работает или у меня на компьютере или у Анастасии Орловой, очень тучной девушке, «внештатнике» газеты «Красный путь», продавщице из мясного отдела в супермаркете.

Редактируя, Таран может долго не выходить из дома. Перед выпуском журнала он особенно занят – не тревожь его! Телефона редактора ни я, ни Федоровский, ни Виктор Богданов некому не даём специально. Опыт общения с Иваном подсказал, что стоит парню отвлечься, как выход журнала затягивается. Словно прерывается какая-то связь, и Таран не может настроиться.

– Меня поставили? – спрашивает у меня Николай Васильевич Березовский сердито по телефону. – Ерофееву, Четверикову и Маринку Безденежных надо раздавить! Графоманок этих!.. На Лейфера и Шелленберг скоро напишу – я в них разочаровался. Такую бездарную антологию составили. Плетнёва туда не включили! Большущего писателя!

– Поставили, точно! – клянусь я.

– Ладно, СМОТРИТЕ МНЕ! – и бросает трубку.

Молчание Тарана – как будто сумрак на земле. Волнуются члены редколлегии Игорь Федоровский и Виктор Богданов. Каждый день пишет мне «вконтакте» прозаик Сергей Косов, присылает сообщения Андрей Козырев, поэт и главный редактор альманаха «Точка зрения». Писатели-фантасты спрашивают о содержание «Вольного листа» постоянно по телефону – их творчество в Омске не востребовано журналами обеих писательских организаций, поэтому нашли отдушину в издание Ивана Сергеевича Тарана.

Художники едва ни домой ко мне ломятся. По два-три человека. Со своими набросками, зарисовками. Ксения Филимонова, Лаен Лик, Таня Гребнева, Лена Селёзнёва – талантливые художницы. Их рисунки тоже не печатают в консервативных журналах Омска, причём даже не зовут показать иллюстрации – обидно! Груда альбомных листов с иллюстрациями хранится у меня в шкафу и в столе. Да где только, спросите, нет у меня этих «художеств». Перевожу в электронную форму, а выбросить бумагу – жаль. Такой уж я человек.

– Пусть у тебя лежат, – просят художницы. – У нас некуда положить!

Да, будет у меня свалка макулатуры, точно у Николая Трегубова дома. Семидесятиоднолетний поэт и руководитель литературного объединения имени Якова Журавлёва хранит каждую отредактированную рукопись участника своего лито.

Словно заложниками журнала делает нас Иван Таран. Мы слушаемся, ибо верим в друга, в его дело.

 

Нет сил больше ждать. Таран не выходит на связь. Журнал завис… Я и Федоровский Игорёха собираемся к нему.

Действительно, Иван Сергеевич с литературной фамилией Таран, человек загадочный и жутковатый. Иногда кажется, что он – инопланетянин, причём одержимый каким-то неизвестным доселе инопланетным бесом.

Приходим к Тарану домой, открывает бабушка, сходу зовёт за стол. Позже объясняет: Ивана дома нет – трудится на даче, решил отдохнуть. Хулиганы-литераторы довели – названивают и домой. Кто-то видно проболтался, дал телефон.

Пусть парень отдохнёт, а журналом пока займётся Игорь Федоровский.

Бывает, придёшь к Тарану домой и не понимаешь: Иван в своём уме или шутит.

– Я вчера убегал от графоманов, – улыбается Ваня слегка, чуть растягивая тонкие губы. Глаза его превращаются в маленькие чёрные щелочки. – Они за мной неслись аж до ресторана «Графоман». Это, видно, Егоров подговорил…

Не знаешь, правду ли рассказывает Иван или выдумывает. Но юмор Ваня понимает лишь чёрный. Вот, хохоча, говорит, как едва не выкинул пятиклассника-безобразника из окна, когда проходил практику в школе. Слишком пятиклассник мешал вести урок. Ваня открыл окно, взял на руки маленького злодея. Завуч, вдруг зашедшая в класс, приняла Ивана за ребёнка-переростка, акселерата, который пытается выкинуть одноклассника из окна с третьего этажа. Затем с гордостью Ваня говорит, что своих подруг водил на кладбище пить пиво. Затем заходит как-то в библиотеку и спрашивает, где у них горшок…

Обычно Ваня сидит за столом в своей маленькой комнате, заваленной рукописями, книгами, старыми, протёртыми, как его штаны. Возле него носятся два котёнка, чёрный с белыми ушами и серо-коричневый, с дымчатым хвостом. Их парень подобрал на улице. На твой приход Иван не реагирует, словно ты – приведение. Притворяется. Он читает или пишет в тетради. Затем резко начинает говорить:

– Вычитал кое-как «Вольный лист», ошибок – тьма тьмущая. Большие писатели и редактора сами же иногда грамотно не пишут, приходится дорабатывать их тексты, – Таран поднимает голову, но смотрит по-прежнему не на тебя. Кажется, в голове у него и в глазах – всё ещё тексты, образы.

– Ваня! – говоришь специально оживлённо и радостно. – В Омск приехала группа «Литературного экспресса*», пошли, послушаем, автографы возьмём.

– Что такое, зачем? – не понимая, спрашивает Иван. – Мне всё ещё не нравится качество некоторых текстов. Владимир Тыцких прислал какую-нибудь критику? От Петра Алёшкина ничего не слышно? Читал на сайте «Наша молодёжь» отзывы на романы Петра Фёдоровича. Как бы получить его книгу? Закажи. Позвони Вячеславу Огрызко, попроси тексты для журнала. Эльвира Кочеткова во Владивостоке… свяжись с ней тоже, Витёк!

Куда деваться, пообещав книгу Петра Алёшкина и тексты Вячеслава Огрызко, я снова зову Тарана.

– Марина Саввиных скоро будет в Омске, главный редактор журнала «День и ночь», пошли хоть розочку подарим.

– На даче лучше поработаю, – отвечает Ваня. И мне хочется буквально задушить его. Никуда не выходит, «запирается» в своём «непонятном и пугающем мире». Хитрец этакий!

– Ты какой-то болван! – сержусь я. – Никого не знаешь, никуда не ходишь, думаешь только о журнале. Ты – шизик!

– Правда? – вдруг спрашивает Ваня с иронией. – По-моему, это вы – ненормальные с Федоровским! Носитесь и только байки слушаете.  

Я тяжело вздыхаю, остаюсь некоторое время наблюдать за другом, а он продолжает читать, будто меня и нет. 

Кажется, мало что интересует Ивана Тарана. Ни количество собственных публикации в периодике, ни приезды литературных гостей в родной город. Собственно литературный процесс заботит Ивана больше, нежели модная одежда. Нередко с навязчивой мыслью Ваня может приехать к Николаю Березовскому или ко мне и говорить часами о литературной проблеме. О себе Ваня не заводит разговор никогда. «Вольный лист», отношение к нему творческой и читательской аудитории, качество принятых материалов – вот ЖИЗНЬ и НАСТРОЕНИЕ Ивана Сергеевича. Качественные рукописи – радуется Ваня и спешит поделиться эмоцией с коллегами. Плохие рукописи – молчит Иван, даже по голосу в трубке улавливаешь его грусть, печалит иногда любимая производственная тема, доводит до отчаяния.

Иной раз Федоровский не показывает рукописи редактору. Игорь – парень добрый, иногда отказать в публикации какому-нибудь молодому автору трудно, он всячески оттягивает момент отказа. Ответ оставляет Тарану. И мне трудно отказывать в публикации. По мне – присланные материалы хороши без исключения. Была бы моя воля – ставил бы в номер всё и «Вольный лист» был бы толще, чем Тихоокеанский альманах «Рубеж» Александра Колесова. Однако есть некий фильтр, который пропускает через себя, решая судьбу произведения. Никакой национальной идеологией «Вольный лист» не отягощён. Ваня не обсуждает, какой должна быть литература и что предпочитает читатель. В этом он полностью противоположен Станиславу Куняеву, который может, наверное, не часами, а днями рассуждать на тему национальной литературы и её осмысления определёнными ячейками общества*. Писатель, журналист – проводник мысли, идеи и образа любого общества. Кто как не литератор, «немой оратор» передаст жизнь в разных её проявлениях?

Стихотворение «Стеклянный град», признаётся Иван Таран, посвятил творческим людям:

 

Устав от наступлений, отступлений,

От всех своих побед,

Создай стеклянный град: пусть будут стены

Прозрачны, словно лёд.

 

И если этот град тебе наскучит –

Так будь смелей, не будь мудрей.

Разрушь его, никто ведь не осудит.

Разбей его, разбей.

 

И посмотри, как семь цветов негромких

В пустых сияют небесах,

Как солнце, отразясь от каждого обломка,

Тебя приветствует, спокойного творца.