Поэма

Елена Наиталантливейшая

Поэма в стиле Верлибр

с любовью

о великом мастере стихосложения

всех времен и народов

 

 

Часть вторая

 

Постигая великое таинство Наиталантливейшей, мне

думка вдруг в череп, где мозг мой хранится укромно, шасть:

А ведь мало проникнуть в Великий смысл и постичь Великое Слово Мастера,

постигнутое надо в словесную форму облечь…

А как?

Где взять столько слов красивых, изящных,

чтоб описать Витийство чудесно-поэтическое?

Ведь я ж не Сирена сладкоголосая, типа Бельгера,

а всего лишь мужик обнакавенный…

Сообразил: А че придумывать, сознание свое корежить, мозг на бекрень перекашивать,

а сопру-ка я слова правильные у её, типа, критиков, почитателей благородных

нашей Елены Наиталантливейший, да и засобачу их в свой текст похвальный.

Кто ж на хорошее слово обидется, даже сворованное? Токмо дурак!

 

Но я ведь не для дурней пишу, а для лирических почитателей стиха Мудрословицы.

И полез я в Анналы, стал узнавать-выискивать, кто, где, когда и чего сказал

о ней, сладкословой, слова всякие разные добрые, умно-дивно-цветастые.

Нашел быстро, благо Интернет под рукой наличествует.

Ох и много же их оказалсоь – почитателей-воздыхателей кумира нашего светлаго!

Но мне особливо один больше всех по душе пришелся.

И стал я все по-порядку излагать, а что вышло с того, читайте

и судите сами.

От себя лишь начало вступительное слепить я исхитрился,

да название дал ему внушительно-ласковое:

 

Коленопреклоненчик

 

И стих для эпиграфа подобрал из ее трудов весьма, на мой взгляд,

характерный для творчества Титаницы мысли:

 

«В области сердца у спасённого из неволи Зайца

Вижу недостёршееся слово «Liebe”.»

 

Е.З.

 

 

Итак, начинаю свой волнительный стих в честь пиита Мудрейшега:

 

 

***

 

 

Пред мною бездна из таланта сотканая.

Лечу я в нее без упрека и страха вниз головою, не бояся разбиться в лепешку.

Оседаю на дно я без вопля и крика удачно, не покалечившись

и даже без шишек на чреслах и голове. И что же я там нахожу!?

 

О, Боже! А нахожу я там целый склад,

и штабеля отборнейших слов елейно-духмяных,

и огромную кучу веников из лавра ценнейшей ливийской породы,

шелковой нитью крепоко-накрепко перевязанных у запястий веток.

 

Чего ещё-то?

Это-то мне и нужно! – обрадованно кричу.

 

Аки пчелы нектар благодатный в хоботках своих в улики без устали носят,

так и поклонники Елены Великой наперебой славят сия поэтэссу,

тоннами слов лучезарных облик ея облепляя,

да плотненько так, что лишь розовый носик

припудренный пудрой мелкомучнистой виднеется чуть,

да лазурь голубая из глаз ее дивных

сквозь славословье с трудом пробивается.

Э-ва, как нарезают, сердешные, подумал я между тем

и решился смело на то, чтоб модерну немного привнесть

в верлибрный стиль стихосложенья мудрейшего.

 

— А как? — изумиться читатель мой наверняка.

— А просто! – отвечу я вам, мои дорогие,

возмьму и разбавлю-ка стих свой, быть может, не очень и ловкий

цитатой из залежей тех же поклонников рьяных,

толпящихся густо вокруг шедевра живого.

 

Взял и исполнил. И мне показалось, что стих мой при этом

засиял, заблестел, как медный пятак золотистой пыльцою гальвaнистом покрытый.

И вас, кто читает меня в данный час, прошу оценить по заслугам

новаторский метод мой смелый, которым верлибр я данный обогатил.

 

Если ж вы не согласны со мной,

то скажите открыто мне прямо в глаза,

что не прав дескать ты и не смей прикасаться к святому верлибру,

и больше не стану поганить я недостойным пером стихотворного жанра.

 

Пока же читайте и оцените слова акына известного в литературе казахской,

которые я в сем стихе привожу, чтобы образ Великой усилить стократно.

Словами он этими нашу Елену словно корону украсил

брильянтами нежными и пылью алмазной сверкающей сверху посыпал,

да обложил изумрудом и яхонтом, окурил это все благовонным фиамом.

 

Ель, что на праздник божественный мы наряжаем,

в сравнении с образом милой Елены,

что нам живописует ревнитель таланта ея многоликаго – ничто!

И более, куст безобразный и только, бесвкусицей разной обвешаный сверху до низу.

 

Если не верите, то прочитайте и убедитесь, что все же я прав.

«Всклик души»,

 

называется сие лучезарное витийство,

посвященное акыном казахским, пребывавшем в сердцах

в момент озаренья великого, Премудрой Елене.

 

«…Аналитик-литературовед, филолог, прозаик, литературный критик, эрудированный преподаватель-лектор, художественный переводчик, автор и составитель книг, чуткая, внимательная, отзывчивая душа, общительная личность, обаятельная и к тому же молодая женщина и об этом знают многие. И я в том числе. И об этих гранях ее незаурядного дара я даже сподобился что-то публично сказать. Но она ещё и поэт. Признанный. Давно себя утвердивший. Владеющий всеми формами стихотворного искусства. Эстетически тонкий. Филологически изысканный. Разносторонний. И это я тоже — может, и несколько смутно — почувствовал давно. Но вот убедился, осознал, утвердился в этом, только не раз перечитав ее стихи и переводы, включенные в изящно изданный и композиционно тщательно продуманный сборник «Веснег». Уму непостижимо, как она додумалась до такого названия?! В нём слышится и «весна», и «снег», и «весть», а графически еще и немецкий Becher, что семантически означает также «чаша», и чаша эта полна поэтического смысла и очарования – так мне померещилось. Чистый, проникновенный всклик поэта пробудил и мою душу, обитающую совсем в иных координатах. Я говорю о милом, талантливом создании – Елене З… . Пытаюсь выразить (или определить) поелико точнее свои чувства о её стихах, хотя и определенно сознаю, что они – не моя стихия и попытки мои тщетны. Как бы я обозначил доминанту её поэзии? Прежде всего, полагаю, высокая духовность, чистая тональность, искренность, доброта, нежность, поэтическая многозначность, простор, люфт, ощущаемый за каждой строчкой, свежесть взгляда и восприятия, мироощущение глубин русско-немецкой культуры, трепетная ответственность перед божьим творением, благодарность за бытование в этом диковинном и суровом мире, обнаженность чувств, трагическая ранимость, чувство этнических корней, голос предков, многообразная бытийность, хрупкость, женственность, музыкальность, затаённая недосказанность, ассоциативность, исповедальность, – вот те, на мой взгляд, параметры (нюансы, оттенки), которые я усмотрел в поэтическом арсенале Елены Зейферт. В этих определениях, думаю, и заключены её особенность, её характерная индивидуальность.»

 

Бельгер Герольд. Алма-Ата

 

 

***

 

 

И вот читаю своё сочинение сам я, и в башке,

как при замыкании, мелькнуло одно замечание:

А ведь был бы жив Пушкин Санек, прочитамши всё это

обзавидовался бы совсем, напрочь и умер бы безо всякой дуэли.

 

…Зажгло в пищеводе. Изжога, однако, решил я,

и, открыв шкаф, снял с полки стекляный сосуд с содой,

что хозяйка в тесто кладет для подъёма его, когда блины выпекает,

зачерпнул полную ложку, положил в рот, запил ёе водой из под крана.

И, о, чудо! — отпустило.

 

Ух-ты! – подумал я,

в полную грудь отрыгнувши из утробы своей накопившийся деактиват.

 

Октябрь, 2010