Четверг 28.03.2024

Актуальные новости


Новости

общество

17 Сен, 14:24

Анонсы

ЕВГЕНИЙ РОДИОНОВ

12. 04. 2010 438

Многие ничего не знают о нем. А между тем именно это имя являет собой пример мужества и веры. Редкий пример для России середины 90-х годов. За отказ снять крестик чеченские боевики в плену отрезали ему голову. И тем самым обессмертили. Теперь его мама заступила на службу: людям и Богу.

О сыне, о чуде и о стране беседовал Дмитрий Муравьев.

 

Воспитать такого сына – многого стоит. Как? На каких примерах? Вера, патриотизм?

— Только патриотизм. Никакой веры. Я была абсолютно не верующим человеком Я член партии 25 лет. И его воспитывала как патриота, в первую очередь. Рассказывала, что  наша семья потеряла восемь человек в Великую Отечественную, в том числе двое без вести пропавших. Где-то я однажды  прочитала, что у нас была неполноценная семья. У меня был в какой-то степени шок. «Полная или неполная» — это я еще могу согласиться, но неполноценная.… Да, мы с Женей были вдвоем, но это ничего не меняло.

 

А вера в Бога? Сам пришел к ней?

  Нет. Его привели в храм бабушки: обе Марии. Они его поставили на фундамент, а дальше он уже сам развивался. Я не знаю, почему вера в Бога так глубоко вошла в его душу. Но думаю, что очень важно какой священник встретится в жизни. Видимо, ему встретился такой, чьи слова он запомнил на всю жизнь.

 

Удивительно. В пору тотального атеизма и веры в светлое коммунистическое будущее он сам тянулся к Богу, сам хотел верить…

  Да. Носил крестик. Даже не на цепочке, а на веревке, чтобы не потерять. Я просто порадуюсь, если мне покажут еще кого-нибудь в 90-ые годы с крестиком на шее. Не было таких людей. А он не стыдился этого. Хотя бывали не очень хорошие моменты. Однажды тренер на соревнованиях по самбо сказал: «А сейчас на ковер выйдут те, кто надеются на себя, а не как Родионов на Бога». Но он это воспринимал очень спокойно. Другой бы  обиделся, неловкость почувствовал. Для него вера – естественно.

 

Вера, любовь к Родине. Значит, в армию идти хотел, служить на благо страны?

— Я бы не сказала, что хотел. Принимал это как должное, как священный долг. Он вообще был ответственным с малых лет, с семилетнего возраста, как развелись с мужем.  Приехали сюда (Подольск – прим. редакции), жили в общежитии. Он чувствовал ответственность не только за себя: что учиться нужно хорошо, что аккуратным надо быть. Ответственным был и за меня тоже. Ведь я работала в нескольких местах, и не нём было всё, весь дом: отоваривание талонов, приготовление «пищи», как он говорил. Вообще,  90-ые годы – страшные годы. Не было никакой уверенности в следующем дне. Женя, наверное, не чувствовал себя ребенком, потому что чувство ответственности  делает человека старше, взрослее.

 

И тут Чечня. Мина замедленного действия. «Он мужчина и  может сам решать, ехать ему или нет,» — сказали вы начальнику части тогда.

— Да. Я уважала его любое решение. Раз он так решил – значит, не мог поступить по-другому. Видно, что это был очень нелегкий выбор, но он знал, что я его приму.

 

В итоге плен. А российские власти сначала объявляют его дезертиром. Как так? Да и после того, как узнали о трагедии, существует какое-то неприятие этого в нашей стране.

— Начну издалека. Когда встречи или сюжеты на ТВ делаем,  слышу за спиной, да и  в глаза что погибло много, а почему же твоего сына вспоминают. Я не всем, но иногда объясняю: Бог для примера много не даёт. В самые страшные времена только несколько человек: Матросов, Карпышев. Космодемьянская. Мы этих не умеем почитать и любить, а если нам дадут 20 миллионов – примем это как должное. Тут все закономерно. С самого начала, как Женя пришел в этот свет, он заложник всегда: он заложник нашего семейного конфликта, заложником, как узником в подвале, политическим заложником, заложником ситуации, когда военные власти не разрешали платить выкуп,  заложником внутрицерковных разборок…

 

То есть полемика по поводу канонизации Жени еще продолжается?

— Есть на сегодняшний день одна категория людей, которая требует немедленной канонизации Жени. А другая категория всеми силами пытается это остановить, даже в некорректной форме: «А был ли мальчик?». А вся Чечня об этом знает: Алханов, Кадыров. Был мальчик, был,  просто люди никогда не горели желанием узнать его, узнать о нем.

С другой стороны, вопрос о канонизации всегда был непрост, но меня смущает ярость, с которой это все делается. Только неуверенные люди хотят все сделать быстро. Надо так: если через 40 лет вопрос канонизации будет актуален – вернемся к нему.

Просто я знаю, какой путь он прошел. Я отношусь с огромным уважением к тому, что ему посвящают песни, стихи; едут паломники с Афона, с Кипра, из Украины и Казахстана. Но цена этому почитанию – жизнь. Женя сделал выбор, который не дай Бог кому-то еще придется делать. Воины разные, эпохи разные, но подвиги и душа человека не меняются.

Считаю ли я Женю героем? Я человеком его считаю с большой буквы. А герой – не герой, пускай другие задумываются.

 

Подвиги в 90-ые годы в России – это Кавказ, это Чечня. Вы ездили туда, чтобы найти сына. А потом зачем? Эти поездки как приближение к нему?

 

  Всего я была в Чечне 54 раза. Ребята там знают Женю. Меня принимают, как его маму. Это очень дорого. И жизнью своей, и смертью Женя поднял мне очень высоко планку. Мне трудно, но надо тянуть. «Если ты хочешь после смерти встретить там человека, которого сильно хочешь увидеть, то для этого надо делать всё». В моем случае только так.

Это не приближение. Это искупление своих грехов. Помощь ребятам, потому что они сейчас на его на месте. Я знаю, что он бы одобрил мои действия. Я с радостью туда еду, потому что там такие же, как он сам был.

Я привожу им гитары, и они тут же поют песни. Ведь не было команды так ко мне относиться. Мне хорошо с ними, я себя чувствую с ними в одном строю: с грязными, с нехорошо покормленными. Но там все искренне, там всё честно. Идеи-то нет, и, может быть, как раз на смену пришла вера. Без веры человек не может. Кто-то во что-то верит. Человек верующий всегда многократно лучше, чем вообще не верующий.

Я счастлива, что мне удается что-то сделать. И может, поэтому мне везет. Как-то задержалась у креста, потом приезжаю в часть, ко мне бегут в солдаты и поздравляют с «новым рождением». Оказывается,  машину, в которой я должна была ехать, расстреляли из четырех автоматов. Все погибли, четыре человека. Кто-то скажет «случайность», но я знаю, что не случайность.

 

Много особенного в жизни Жени. В его смерти…

— Не могу сказать, что много необычного. Просто  мы мало наблюдаем. То, что его убили в Вознесение Господня, все узнали только спустя годы. Совпадение чисел у верующих всегда не случайно. Он не был удивительным, он был как все. Да, он был верующим человеком, но уже этим отличался. Он как-то спокойнее и радостнее меня принимал мир. Он в луже под ногами умел видеть звезды, а я нет. Я учусь этому, но мне так трудно это дается. Для меня после 96 года мир был только черный и серый. И до сих пор, спустя 14 лет, я не смотрю в небо, когда падают звезды. У меня сразу ощущение, что кто-то уходит с Земли. Когда Женя родился, его звезда упала, и чувство тревоги было все эти годы.

 

А чудеса? Иконы мироточат, солдаты делают образки Евгения.

То, что иконы женины плачут – они плачут. Хотят этого чиновники от церкви, или не хотят. Я говорю «плакать», потому что мы не знаем что это. Может слезинка его детская. И любой человек, погибший за веру – герой. Неважно за какую: в коммунизм ли, в Бога ли. Это очень серьезные вещи, до которых я, по большому счету, еще не доросла. Да, это чудо, но объяснить даже не пытаюсь. Все века и сейчас: кто светел – тот и свят.

Когда мы приехали сюда, мы с Женей посадили две рябины под окном. Им уже  25 лет каждой.  Жени уже нет 14 лет, а рябины продолжают служить. Меня всегда удивляет, что ничего кроме этих рябин о Жене в этом поселке и  не напоминает. Тут и памятник, и икона  — все вот в этих двух рябинах. И это чудо. Удивительно и то, что сын при всей трагичности ситуации объединяет разные государства: Украина, Сербия, Черногория. И там, не в России, о нем гораздо больше говорят, гораздо чаще вспоминают.   Первая икона  замироточила на Украине, в Днепропетровской области. И для Украины, именно для восточной Украины, это было знаком. Никаких Бендер, никого, они там вообще не признают. А молодежь-то растет, ее воспитывать надо. На чём? Они взяли пример с Жени.

 

Я где-то слышал, что  крест в Бамуте поставили именно чеченцы.

— Нет, это не совсем так. Первый крест поставил русский солдат. Металлический. Но прошло 10 лет, и когда наши ребята вернулись туда, чтобы поставить другой крест, с надписью, то подошли к ним местные жители и предложили помощь. В Бамуте на тот момент никто не жил. Свет провели, общежитие построили, цыплят завезли, мечеть, а люди не возвращались. Они поняли, что над селом печать проклятия и пытались помощью замолить грех.

Сейчас люди начали возвращаться. А тем временем крест забетонировали, чтобы водой не смывало.

 

В Сербии не были? И там называют «Евгений Русский». Опять же не Россия, но люди почитают его и любят искренне. Почему?

— В Черногории только. Где трудно, там и Женя. Например, его любят в тюрьме. Мне пишут письма, благодарят за сына.

На Украине очень трудно. Удивительное дело, Женя и его друзья не сделали ни одного выстрела. У нас привыкли, что герой, это тот, кто всё время убивает, а пример Жени доказал обратное. Не обязательно убивать, чтобы быть человеком. Просто надо думать. Жить и думать.

 

Вас не остановили угрозы тогда, а сейчас вы помогаете ребятам в Чечне. Вы привлекаете внимание к проблеме инвалидов войны? 

Нет, я думаю, что и не нужно привлекать внимание. Если кто-то и должен это делать, так это не я. У меня свой путь, на который ничто не влияет: ни власть, ни политика.

Я раньше верила в светлое будущее – в коммунизм. Сейчас  я верю в светлое будущее – в воскресенье христово. На сегодняшний день я не вижу не одного движения, с которым хотелось бы сомкнуться. Мне очень жаль студентов, молодежь, которая, в принципе, достаточно пассивна. Просто так она не выйдет, а за 500 рублей поднимет флаг. Потому что с самого начала мы закладываем в эту молодежь рыночные отношения. И это страшно. Ведь мы выходили без всяких денег, за идею. У меня и сейчас есть идея. Тут недавно приезжало питерское телевидение. И они спросили: «Чего бы вы хотели лично для себя?» Я живой человек, хотелось бы для себя немножко доброты,  немножко заботы, немножко здоровья. А вообще хочется, чтобы никогда не повторялось больше то, что повторилось с Женей и со мной. Никогда и нигде, ни в какой части света.

 

Вы же еще и передачу на Радио «Россия» делаете. Она тоже посвящена «чеченской теме»?

-Раненым бойцам. Называется она «Параллельный мир». Эти ребята с тяжелейшими ранениями. Часто езжу по домам, помогаю. Эти люди пытаются доказать себе и всему миру, что они не списанный продукт. Хотя слова мало кого трогают в наше время. Почему мы хотели о них говорить? Потому что это проблема. Действительно, речь идет о «параллельном мире». Ребят взяли из семьи, покалечили на войне, и вернули домой.

Мне очень жаль, что на телевидении мы не видим ни подранков, ни военных офицеров. Военных программ чрезвычайно мало и идут они в непопулярное время. Но я все-таки верю, что это обязательно изменится. Обязательно военный человек будет на пьедестале. Все в мире прекрасно: много прекрасных журналистов, замечательных актеров. Но надо понимать, что актеры сами по себе не герои, только играют роль. Певцы поют о чьих-то подвигах, журналисты – пишут. Надо понимать свое место в жизни. 

Я желаю всем нам быть просто немножко внимательнее. И тогда может быть, без суеты, приглядевшись, как следует, мы увидим то, чего не увидим на бегу. Мы увидим людей, которые нуждаются в помощи и которым еще не поздно помочь.  Мы увидим красоту, которую нам бесплатно дал Господь. Мы этого не видим, куда-то торопимся. А когда прибегаем к последней черте, мы оглядываемся назад, а черта перед нами и жизнь прошла.

 

 

 

 

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Система Orphus

Важное

Рекомендованное редакцией