Суббота 15.02.2025

Актуальные новости


Новости

"Группа 17"

Анонсы

И ПРИМКНУВШИЕ К АВТОРУ «КОЛЛЕГ» АКСЁНЫШИ

01. 02. 2012 450


Давайте признаем, как изначальный факт, что все без исключения русские литераторы из числа так называемых диссидентов хрущевско-брежневского периода, то есть образца 1953-1982 гг, являлись либо иудеями по своей национальной и религиозной принадлежности (в том числе и те, кто носил намеренно русские фамилии), либо находились в особо доверительных отношениях с московской, ленинградской, киевской и одесской синагогами. Четыре этих центра и были источниками финансирования «борцов с тоталитарным режимом в СССР», гарантом их выживания и воротами за «железный занавес». Но главное — именно эти четыре объединенных вне СССР центра формировали идеологическую доктрину опозиционных режиму литераторов, внимательно следили за тем, чтобы произведения их были выдержаны в духе конструктивной критики существующей в СССР социальной политики, пропагандировали философию и мораль иудейской конфессии, чтобы та медленно, но неукротимо заменяла славянско-общинную, православную мораль, а также мораль пассивно-мусульманскую, лежавшие в основе менталитета граждан СССР.
То есть писатели-диссиденты указанного периода в большей части своей были по духу своему и по сути чуждыми именно тем народам, от имени которых они выступали на страницах издаваемых «за бугром» книг на на всевозможных западных радиостанциях.
Исключение составлял до момента начала перестройки единственный из них Фазиль Абдулович Искандер, представитель ярко выраженной группы советских писателей, повествующих о жизни и быте малых народов СССР. Писатель этот в самый критический момент жизни своей Родины — горбачевку — сломался, занялся созданием и изданием проельцывнской публицистики и дурного пошиба сатиры в угоду своим заокенским хозяевам. Ранняя смерть Нодара Думбадзе спасла его от подобной участи, ибо вскоре после получения им Ленинской премии и издания романа «Белые флаги» московская и тбилисская синагоги принялись усиленно «обрабатывать» его и через посредство тамошних бомондов создавать этому обласканному народом и властью незаурядному писателю образ мученика и страдальца.
Здесь надо остановиться на оценке сути этого не вполне выраженного конфликта. Мученичество и страдание лежат в основе православной морали, как свидетельства приближенности переносящего страдания к Богу. На Руси и у народов, признавших власть Москвы над собой (за исключением ряда родов Туркмении, южного Узбекистана и во всей Чечено-Ингушской АССР) именно эта нравственно-этическая доктрина объединяла людей в единый советский народ, который доказал свое право на существование совместной борьбой с германским фашизмом. Из всех народов, участвовавших в этой войне, лишь крымские татары и чеченцы изменили общему долгу, перешли на сторону врага. И произошло это именно потому, что мораль и этика этих народов формировалась на базе мусульманского мировоззрения сунитского толка и иудейско-караибских корней. Представителям этих национальных меньшинств чужды понятия морали и права современной греко-римской цивилизации, им духовно ближе была и остается идея богоизбранности отдельно взятого народа, его природный героизм и прочий набор сентенций, свойственный Торе и, как ни обидно это звучит для иудеев, концепции Розенберга-Геббельса.
То есть четыре вышеназванные синагоги при создании образа типичного советского писателя-диссидента, исходили не из собственного отношения к этим людям, а из того принципа, который был изначально заложен в сознание советских людей: писатель русский должен быть страдальцем, заложником своей совести в руках государственной власти. Все, кто не преследовался КГБ и секретарями КПСС различных уровней, уже и не признавались синагогами за в полной мере писателей российских. Этот же стереотип был вложен в сознание издателей и славяноведов Запада с помощью кремлеведов и советологов, всякого рода фондов и спецслужб.
Насколько было трудно советскому правительству в указанное время пробить на западный книжный рынок произведения авторов, настроенных лояльно к советской власти, можно судить по тому, с каким трудом и с какими громадными финансовыми затратами был продвинут Чингиз Торекулович Айтматов после вручения ему Ленинской премии. Писатель в период до 1970 года, безусловно, большой, оригинальный и самобытный издавался за рубежом всегда при финансовой поддержке советского правительства, даже фильмы по его произведениям, снятые в США, увидели в свет именно благодаря такого рода поддержке — и стали явлениями в мировом кинематографе.
После Второй мировой войны, когда стало ясно преимущество социалистической системы перед западной капиталистической, была поставлена задача полной дискредитации СССР и его союзников, затрачены огромные средства на то, чтобы из мирового культурного и литературного процесса выдавить всякое свидетельство наличия подобного процесса в Советском Союзе и в странах социалистического лагеря. Упор стал делаться на Западе исключительно на то, чтобы привлечь внимание к негативным случаям в истории советской общности народов, продвигать на мировой рынок только ту книжную продукцию, которая отражает только порочные и темные стороны жизни русского народа. Именно — только русского народа.
Все это в достаточной степени полно и основательно отмечено в книге выдающегося современного писателя-публициста С. Кара-Мурзы «Евреи, диссиденты и еврокоммунизм». Я лишь позволил себе слегка конкретизировать ряд высказанных им постулатов и объяснений, касающихся темы настоящей статьи. Ибо писатели-диссидетны хрущевско-брежневского времени, сами того не осознавая (впрочем, часть из них это осознавала), были не более, чем «пятой колонной» в собственной стране или, проще говоря, изменниками и предателями Родины. Последнее понятие в сознании человека православного и мусульманского воспитания, равно как и социалистического, перечеркивает признание подобных литераторов своими писателями. И все, что было написано и издано за рубежом писателями-диссидентами (включая А. Солженицына) в подсознании российского человека было и остается чужеродным, враждебным и ему, и его предкам, и его потомкам.
То есть литература писателей-диссидентов 1953-1982 гг, даже если она была и высокохудожественной (а таковой не случилось за тридцать лет ни одной книги — вот в чем вовсе не парадокс), воспринимается носителями языка, на котором написаны были эти книги, как произведения чужеродные, в лучшем случае — как переведенные. Тот же Солженицын периода «Ивана Денисовича» и «Матренина двора», первого тома «Архипелага ГУЛаг» — писатель русский, потом — чужой. Нобелевскую премию-то дали ему не за высокую художественность произведений, о которых и не знали у него на Родине, понимали и понимают все, а за то, что Александр Исаевич очень показательно ненавидел свою родную страну.
Но вернемся к аксенышам, ибо именно так следует называть тех, кто оказался писателем-диссидентом не по зову души и не из желания самоутвердиться любым способом, как это случилось с А. Солженицыным, а по причине животного стремления, свойственного всем приматам, оказаться в единой кодле с явным вожаком, который принимает за всех решения и гарантирует выживание членам своей стаи в безумном мире бесконечной войны писательских честолюбий. Явление вполне нормальное в истории литературы России. Достаточно вспомнить поэтов пушкинской поры, сгруппировавшихся вокруг «Северной пчелы» Александра Сергеевича, или литераторов кружка Станкевича, окружение издателя «Современника» Н. Некрасова, группки и группочки футуристов, акмеистов и прочих декадентов конца 19-начяала 20 века, нынешние то и дело возникающие и исчезающие литературные течения и организации в России.
Отличие писателей-диссидентов 1953-1982 гг заключается в том, что аксеныши, выбрав себе лидером плэйбоя Васю, оказались предателями своей страны, находящейся в состоянии длительной, пусть даже холодной, но войны со странами, которыми писатели-диссиденты стали служить.
Речь идет, конечно, в первую очередь, о писателях-участниках ныне знаменитого альманаха «Метрополь», большая часть которых так и не сумела реализовать себя в качестве литераторов ни в СССР, ни за рубежами родной страны. И, что особенно пикакнтно, не по вине КГБ и советских властных структур, как порой они сами утверждают это. Ибо, как выяснилось это едва ли не через полгода после шума вокруг этого толстого, но эклектического сборника, наполненного прозой, стихами, но лишенного фактически публицистики, похожего на груду ныне издающихся по всей россии альманахов с трудами непризнанных гениев, «Метрополь» создавался и контролировался все тем же КГБ СССР с принятием офицерами в голубых шинелях услуг от тех, кто в этом альманахе участвовал. То есть писателя-метрополевцы в значительной части своей были стукачами КГБ, в недрах которого уже в те годы зрел заговор по захвату власти в СССР, уничтожению социалистической системы хозяйствования, присвоению через посредство подставных лиц основных фондов страны и переводу державы на капиталистический путь существования.
Автор сих строк сам едва не стал участников этого альманаха. Моя рукопись и рассказ Г. Караваева должны были переправиться за рубеж в багаже выездного (термин, говорят, ныне стал возрождаться, ибо прозаика П. Алешкина, к примеру, а также поэта Л. Котюкова и писательницу Т. Жарикову в апреле 2005 года по указанию из Кремля не пустили на встречу с читателями и общественности Баварии) Андрея Вознесенского. Единственный раз из едва ли не сотни поездок за границу этого прославленного поэта-стукача чемодан его будто бы обыскали таможенники и изъяли именно наши с Герой рукописи. Георгию пришлось согласиться работать на чекистов, а у меня случился второй арест, посадка в психушку и возвращение своей фамилии (после первого ареста мне пришлось три года жить под другим именем). Поэт же с толстыми губами и глазами навыкате вскоре стал лауреатом Государственной премии СССР, ему была оказана высокая честь пожать лапу лично Леониду Ильичу Брежневу.
Теперь я думаю, что мне в тот раз жутко повезло не вляпаться в дерьмо, оказавшееся на пути. А тогда, помню, жутко расстроился. Не тем, что пришлось сорок пять дней выполнять режим Соловьевки, где за каждое нарушение наказывали увеличением срока пребывания под охраной синих погон и белых халатов (подробнее смотрите в моем романе «Прошение о помиловании»), а как раз потерей возможности выйти с рассказом о русском биче образца 1970 годов на мировой книжный рынок. Ибо казалось мне тогда, как и нескольким иным порядочным ребятам, оказавшимся в «Метрополе» по глупости, что читающая публика на Западе более интеллектуальная, чем в России, там искренне любят мою страну и хотят моему народу блага.
Вознесенский, Битов, Ерофеев и прочие выездные аксеныши подобной глупостью мозги себе не засоряли. Они прекрасно знали, что на Западе на народ русский всем наплевать, в Европе и США действует закон джунглей, в котором каждый сам за себя и все друг другу враги. Сии литераторы вполне четко понимали, что либо выполняют они задание чекистов в тылу врага, либо борются с ними по заданию пославшей их в «Метрополь» синагоги, которая в случае чего поможет им выехать из страны (В СССР этим правом пользовались лишь две группы населения: иудеи и армяне).
Не окажись измена, проникшая в самый верхний эшелон советской власти, набравшей силу (подробнее читайте в моем романе «Истинная власть»), операция, разработанная выдающимся контрразведчиком генералом-лейтенантом С. Цвигуном, имела бы продолжение в виде очередных томов «Метрополя», чтобы уже на американские деньги выдвинуть на мировой рынок книжной продукции других — по-настоящему выдающихся советских писателей, — которые бы смогли поднять уже шатающийся в глазах обывателя Запада авторитет страны социализма.
К тому же невыразительность, ненужность альманаха стала очевидной сразу после его выпуска. Читали его лишь все те же советологи и кремлеведы на Западе да «кухонная интеллигенция» Москвы и прочих микростолиц СССР, прочему же населению было совершенно наплевать на бессмысленные потуги самовыразиться теми лицами, которые своего народа не знали, да и не могли знать. То есть альманах «Метрополь» всбух, как гнойник, лопнул — и забылся до самой перестройки.
Так все-таки чем же руководствовались чекисты и американо-еврейский капитал, когда затевали это не такое уж и дорогое, по сути, но столь разрекламированное мероприятие? Выявили-то откровенных врагов советской власти от силы с пару десятков. Да и не враги мы были — так, верили в справедливость и в торжество идей социализма, не более. (Я, к примеру, в первый раз в лапы КГБ попал за участие в комитете поддержки народа Чили, борющегося с фашистом Пиночетом. Какой тут, к черту, антисоветизм, если разобраться?) Мне кажется, как ни странно это звучит, задача общая у американцев и у чекистов могла быть лишь одна: поднять реноме любимчика советского Кремля и банкирского Лос-Анжелеса Василия Аксенова. С помощью «Метрополя». Других объяснений просто быть не может.
Ибо кем оказался стареющий советский плэйбой к середине 1970-х годов? Автором сценария забытого десять лет вот уж как фильма «Коллеги» и изданных в Америке книг, о существовании которых на обширной Родине его ничего неизвестно. Да и фильм тот… о чем он? Три выпускника Ленинградского мединститута после вечеринки повели себя малопочтительно с людьми старшими их по возрасту, получили замечание, а затем: один остался в Ленинграде, второй стал судовым медиком на корабле, третий умотал в Сибирь, где влюбился именно в ту дивчину, что нравилась местному хулигану, получил удар ножом в живот, но приехавшие кстати к нему в гости два друга удачно оперируют друга и признаются одному из руководителей лесного поселка, оказавшемуся одним их тех стариков, которым они в малость нетрезвом состоянии сказали непочтительное слово, что они и есть те не то, чтобы хулиганы, но просто… люди нового поколения. Слащавая история, похожая на тысячи повторенных потом тысячью другими советскими писателями, тем была и хороша, что впервые с советского экрана звучала абсолютно дурацкая, но нежная песенка о том, как «мы по палубе бегали, целовались с тобой». Но слова написал и не Аксенов даже.
То есть к моменту появления идеи об издании «Метрополя» Аксенов был нулем без палочки в русской литературе, его книги даже в Америке не покупал никто. А шумиха с альманахом разом подняла и авторитет литератора, и тиражи его книг, и гонорары. Кому было это выгодно в Америке, можно понять из романа «Новый сладостный стиль» В. Аксенова. Там у него был по-настоящему хороший друг — американский плэйбой и мультимиллионер.
Кстати, следует отметить, что именно с выходом «Метрополя» понятие русского писателя-диссидента начинает медленно, но неуклонно тускнеть в СМИ Европы, США и СССР. Никакие эпатажи русских литераторов уже не трогали сердец ни издателей, ни читателей. Ставшие из классиков аксенышами Ф. Искандер и А. Битов ныне еще почитаются в академических кругах университетов, имеющих кафедры славистики и советологии, а остальные, растрепав свое доброе имя по попойкам и помойкам, превратились в пошляков и мелких бесов, как это случилось с некогда интеллигентным В. Ерофеевым. Это балованное дитя советско-партийной бюрократии и нынешней бандистко-кремлевской мафии, то угодничает перед хозяевами своими, то костерит их, но всегда умудряется находиться на некой грани, переступив через которую можно и навернуться, нос расквасить. Так и не уехав из страны, которую он и ненавидит, и презирает, Виктор, будучи снобом до мозга костей, прописан в писательском дачном поселке Переделкино, где вынужден существовать среди потомков людей, которых всю жизнь проклинал, на которых клеветал и которых поносил самыми грязными словами, ходить по улицам и аллеям тамошним, названия которых ему каждый раз напоминают о тех, о ком он сказал с экрана телевизора массу гадостей. А общаться ему там остается только с Вознесенским, который то объявлял себя внебрачным сыном расстрелянного Сталиным председателя ВСНХ, то еще более тайным сыном Бориса Пастернака. Стал Виктор собеседником поэта, облизавшего все аристократические пороги Америки и Европы, но так и не удосужившегося хоть раз в жизни побывать в обычной русской деревне и узнать, чем питается преданный им русский народ.
Странно в этой истории появления и исчезновения кодлы аксенышей, которая сумела выполнить свое предназначение в период перестройки, когда была науськана на русских писателей и уничтожила их со злобой овчарок из охраны концлагерей, то, что после выполнения своей миссии они стали не нужными ни Аксенову, ни израильско-американским своим хозяевам. С каждым годом все меньшее число их получает литературные стипендии — новые руководители западных фондов, выплачивающих деньги за предательство, требуют в подтверждение творческой состоятельности аксенышей новых произведений, а таковых нет. С каждым годом все незаметнее они уходят из жизни, упоминаемые в некрологах лишь на страницах желтой прессы, да и то не вовремя и не всегда. Я тут даже решил не называть их всех. Зачем зря ворошить никому не нужные более кости? Оставшиеся в живых из похоронной команды русской литературы сидят за чашками кофе с коньяком в русском ПЕН-клубе на виду у вечно пьяного Битова и рассуждают о том, какими бы они могли стать писателями, если бы…
А с экранов телевизоров вновь вещает Горбачев о том, какой могла бы быть перестройка, если бы…
О таких говорят в России: все они из одной помойки. Пусть там и остаются.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Система Orphus

Важное

Рекомендованное редакцией