* * *
Не прячь, Господь, мою молитву,
Надломленную в бездне сна,
Печали золотую бритву,
Вонзив в любовь мою сполна,
Позволь мне больше не стремиться
К недосягаемым богам,
Открой свои святые лица
Моим утраченным снегам
И сделай так, пусть он не плачет,
Пусть свет в душе его поет,
Чтоб мир обрел печальный мальчик,
Что в сердце врезался мое.
* * *
Мы едем на поезде. Мы раздвоены.
И мертвых винтовок наших не счесть.
Мама, скажи нам, кто мы? Мы – воины?
Знает ли Родина, что мы есть?
Знает ли правда, что мы сражаемся
Лишь за нее и ее число?
Мама, мы медленно приближаемся
К чувству, что смерть – это ремесло.
Едем мы, молча, и тучи хмурые
Стелют по небу клочки вины,
Мама, мы сыгранной партитурою
Громко звучим под конец войны.
* * *
Ты помнишь тот дождь, что по клавишам плакал
И бряцал по рюмкам хрустальным? Тот бар
Работал ночами для прочих, кто спрятал
Печали в карманы и впился в угар.
Там пили и пели горячие блюзы,
Там так говорили о силе любви,
Что слушать слетались озябшие музы,
Даруя глупцам вдохновенья свои.
Ты помнишь то время, покуда в неврозе
Ты думал о смерти, вползая в кровать,
И в бар это мрачный ходил по морозу,
Чтоб с барменом пьяным в ночи танцевать.
* * *
Я – солдат. Я – кровавый ребенок эпохи.
Мои скорбные мысли нервозны, как блохи.
Я сжимаю копье,
В отраженье штыка
Блещет имя мое
И грохочет тоска
В каждом выстреле новой винтовки. И вот
Попадает в меня чья-то совесть, в живот
Бьет смертельно и больно почти что навзрыд,
Я – солдат. Мое мертвое сердце болит.
Я – нататуирован
На каждой груди
И в гранит замурован,
Как в эти дожди.