«НАМ НЕ ДОСТИЧЬ ЛЮБВИ ЦЕНОЙ НАСИЛЬЯ»

Татьяна ГРУНЭ


«Могота «не может рассматриваться сама по себе,
в отрыве от других граней и слоёв
берязевского творчества».

Станислав Золотцев

Вполне может быть, что начало двадцать первого столетия войдёт в историю сибирской литературы, как её золотой век: блистательные имена современных сибирских поэтов, думаю, станут классикой сибирской поэзии и читатели будущих времён будут завидовать современным читателям, как мы завидуем жившим в девятнадцатом веке современникам плеяды блистательных поэтов, не нуждающихся в перечислении. Вероятно, им и в голову не придёт, что имён этих, что когда-то украсят собой историю сибирской литературы, большинство (подавляющее!) читающей публики попросту не знает, а читает опусы Марининой, Донцовой и иже с ними ещё десяток авторов, чьи поделки заполонили прилавки книжных магазинов.
Ей попросту неизвестны эти имена, и она пребывает в полной уверенности в том, что сейчас не существует настоящей серьёзной литературы, перебиваясь чтением эрзаца, тем самым отвыкая от трудного чтения, а чтение настоящей литературы— это всегда трудное, не всегда сочетающееся с занимательностью чтение. Вот от такого чтения отвык современный читатель, ища в произведении чего угодно, но только не ответа на коренные вопросы бытия, неумолимо встающие нынче перед каждым размышляющим о современном времени человеком, инстинктивно скрываясь в выдуманных хитроумных сюжетах от суровой действительности, всех нас заставившей очнуться от бездумности, в коей пребывали много лет, очутившись «у бездны мрачной на краю» и ощутив на себе могильный холод пустоты, в которую уже немного заглянули.
Тем более, что нас старательно отвлекают от раздумий, пытаясь держать в забытьи, алкогольном ли, наркотическом, эротическом, — неважно, лишь бы не просыпались, не поняли, в какую трясину зашли.
Поэтому своим нравственным долгом считаю— донести до широкого читателя весть о романе В. Берязева «Могота. Изданный чрезвычайно малым тиражом, роман, несомненно, стал явлением современной сибирской литературы. Это доказывает широкое обсуждение этого романа новосибирскими критиками и поэтами. Единственное, что меня настораживает в откликах на роман — приоритет эмоциональности: нравится — не нравится, интересно — неинтересно… Эстетически –вкусовой подход к философскому произведению недостаточен и ущербен. Знакомство с этим романом — духовный труд, нелёгкий путь вместе с автором к постижению истины. Созданный на рубеже тысячелетий, он, вобрав в себя культурный опыт прежних эпох, поворачиваемый автором разными гранями в поисках совпадений, отсветов, отзвуков времени нынешнему, изобилует именами писателей, художников, мыслителей, героев, названиями событий, что делает его в этом плане похожим на знаменитый роман в стихах А. С. Пушкина, как и в плане того, что В. Берязев, как когда-то А.С. Пушкин пристально рассматривает роль влияния Запада на жизнь России. И ещё одно произведение вспоминаешь, читая роман В. Берязева — поэму Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». И то и другое произведение тяготеет к эпопее. Созданные в эпохи коренного слома государственного строя, переориентации на систему капиталистических ценностей, эти произведения решают вопрос: а хорошо ли, а нужно ли изменение всех морально нравственных ценностей нации на прямо противоположные. «Через форму эпоса, эпопеи всегда можно совершать обратный переход от официально-государственного мировоззрения — к народному». (Г.Д. Гачев) Чтобы совершить такой переход, оба автора широко используют устное народное творчество, начиная со сказочной основы сюжета.
Эпопея может появиться не в любое время, а только вот в такое трагическое, «когда народ и государство справляют свой день рождения на краю гибели», когда стоит вопрос жизни и смерти, поэтому эпопейное миросозерцание — это размышление о бытии в самом крупном плане, умение взлететь над ним и, как беркут, с высоты увидеть:

Война, без пожара и мора,
Жрёт всё, что скопили года.
Раздавлены оси простора,
Мир скачет туда и сюда

Но не между социализмом и капитализмом выбирает поэт и нас предупреждает об опасности однозначности представлений:

Не выбирайте между двух насилий,
И там и здесь достаточно вранья.

Но ведь больше всего гордятся ныне пришедшие к власти тем, что больше нет насилия, и обретённая свобода оправдывает утраты. Так ли? А может — это время, наоборот, иноземного ига? Страшного поражения?
Не случайно в романе «Могота» наше время — время смуты — сравнивается со временем монголо-татарского ига. Тогда казалось, что зло победило безвозвратно:

Только смерти вокруг, —
Воедино склубились.
Тени, призраки, страхи, грехи!
В небе ветер иудит,
И, как знать, запоют петухи,
Или утра не будет.

Но возникло чудо монастыря Сергея Радонежского, собирающего под свои стены, оградившие кусочек русской земли, единоверцев. Вот и сейчас вдалеке от «оккупированных» (Соколов А.) городов, как и шесть сотен лет назад, как чудо, из ничего возникает в глухом таёжном краю монастырь, как когда-то в глухих лесах был основан Сергиев Посад. И это реальность. Очерк об этом монастыре, о людях, которые пришли к нему, чтобы построить не только его, но и храм в своей душе, предваряет роман, роман о строительстве духовного храма.
На рубеже тысячелетий дьявольские силы ожесточились в последней схватке и, судя по всему, побеждают. Но, с другой стороны, мои однокурсники почти все пришли к религии.

Хорошо, пока молод и смел,
На крутом повороте
Засмеяться под визг тормозов
Набегающей бездне…

А сейчас, познав горчайшие из утрат, они находят утешение там. И странно мне, знавшей их неуступчивыми максималистами, видеть их смирение и кротость. И это произведение для нас, «духовной жаждою томимых», нуждающихся в духовном поводыре и единоверцах. Владимир Берязев, как очень сильный духом человек, в высшей степени обладает этим талантом — объединять, сплачивать родных по духу людей. Сначала поэтов (он составитель сборника «Гнездо поэтов»), к ним присоединяются писатели, собранные у костра «Сибирских огней», а теперь нас, читателей, собирает он своим романом «под хоругви и знамёна. Он политрук, призванный сейчас сказать самое важное слово — слово о единении русских людей в минуту опасности. «В одиночку не ходят на рать» — рефрен этого произведения. Эта книга — своеобразный устав для новобранцев великого похода за возвращение попранных святынь.
Одно из ключевых слов, открывающих идейный смысл романа, — зеркала. Мы в стране зеркальных отражений, Смотрим в зеркало, а там пьяный Ельцин дирижирует оркестром. И это зеркальное отражение кого-то страшного и коварного, дирижирующего жизнью страны. И мы не в силах понять, каковы смысл и цели развращения нации? Зачем все прежние представления и ценности заменяются на прямо противоположные? «Совсем голову потеряли», — думаем обречено мы. И действительно, как на картине Павла, плывёт наша баржа к чужому берегу, а мы все на ней, не спрыгнуть, а ведёт её безголовый проводник, а голова его, улыбаясь, плывёт сама по себе и смотрит в очи тому, кто губит нас.
И надо иметь большое мужество, чтобы противостоять этому обречённому движению, вернуться к родным берегам — русским.
В. Берязев никогда не забывает о том, что земля, по которой мы ходим, и в этом, как археолог, он убеждался не раз, служила не только нам, но и сотням поколений людей до нас, ушедших в эту землю, но не исчезнувших в небытиё. Вот почему хорошо именно на своей земле, неважно, суглинок это или супесь, — невидимые токи любви пронизывают нас здесь.

Кто-то душу словно растворяет.
И томит. И кругом голова.
Кто-то долго смутно повторяет
Ласковые, грустные слова…
Васильки в овсах заколосили светом.
Светом безнадёжной синевы.
И забвеньем кладбища России
До моей коснулись головы.

Перед этим сонмом ушедших чувствует себя поэт сыночком, ребёнком по имени Вова, которому ещё предстоит впитать в себя родовые понятия. Это вертикаль влияния. Но есть ещё горизонталь — современные токи пронизывают нас:

Боже правый, ужели башка,
Как приёмник Попова,
Ловит нервом волну «Маяка»
(И другого такого
Тла и мусора пыльный сквозняк,
Как зимой паутина)
Ловит страх, ловит грех, ловит мрак.

Да, тот у которого вместо головы башка, набивает её этой мешаниной, и тогда, как зомби, он послушен тем, кто его нафаршировал: стоит лишь нажать нужную кнопку, и тот выдаст требуемое, искренне считая его своим. Но у тех, кто не потерял связи с корнями, эти влияния должны пересечься. Почему именно песню о ямщике запел поэт? Ведь до этого в выключенном радио звучали песни, но ни одна из них не совпала, не откликнулась эхом в душе поэта. Это камертон, по которому поэт сверяет свою песню, и этому соло вторит целый хор голосов из разных временных пластов.

Это ветры веков.
Для заблудших покров омофора,
Словно голос Отцов
След беды и благого порыва
Не замоют год…

Сколько кумиров растоптано за последние годы и брошено в грязь. А ведь нам они казались вечными. Что же остаётся незыблемым, неподвластным времени? Этические понятия. Например, представление о женском идеале. Та, что достойна настоящей любви, та, что грезится поэту, предначертанная ему судьбой, уже жила когда-то: и казашкой, и хакаской, и алтайской принцессой, что спит в ледяном хрустальном кубе, и нетленна её красота, как нетленны черты женского идеала, совпадающие у разных народов. Автор как бы срезает пласты веков, проверяя свою догадку. Везде один образ: нежный, чистый, смиренный. Глаголы «цвело», «мерцали», «сияли» говорят о светозарности этого образа, озаряющего жизнь того, кто пришёл оттуда, где» отчаяние, в сердце играя, будит слово хулы.» Вот тот ориентир, который «маячит» поэту по вертикали. А что же у нас сейчас по горизонтали? Пройдитесь по телеканалам, переключая кнопки. На всех «извиваются, как мелкая б…», друг на друга похожие, не к душе, а к инстинктам взывающие…. Кто так старательно развращает девушек, превращая в зеркальное отражение западных див-оборотней. Та, чей облик копируется так самозабвенно, назвала себя Мадонной. Что в этом? Вызов, глумление или стремление зачеркнуть, изменить до неузнаваемости прежний идеал чистоты и святости?..
…Но найдено Золотое слово — Любовь, возвращающее веру и надежду. И как будто живую силу кто-то влил в стихи поэта, он обретает гармонию, становясь частичкой этой земли, в них степная ширь, воля, размах. Он срастается со степью, горами, кострами. Стихи как бы льются сами собой. В них свист ветра и гортанные крики кочевника: «Ай — на — най!»
Что это нам послышалось? В этом гортанном слове — отзвук имени героини. К ней возвращается поэт после духовной смерти и возрождения. Он возвращается к России, неся ей свою любовь.
Без неё и без любви жизнь просто лишена высокого смысла:
Я был вдрызг одинок без любви и России,
Я был просто дурак, обречённый на жизнь…

Как и все мы. Вот и найдены Золотые слова, способные объединить нас, живущих в России.