ПРОВИНЦИАЛКА (часть 2)

III

Славик одним махом взлетел к лифту через все четыре ступени лестницы и ткнул пальцем в красную кнопку. Она и без того светилась. За дверью слышалось потрескивание и гудение. Лифт то ли поднимался вверх, то ли опускался. Славик от возбуждения не мог стоять спокойно, прошелся по узкой площадке, вспоминая о Машеньке и улыбаясь от своей находчивости. Завтра Машенька придет к нему и все решится! Все! Он так давно готовился к этой встрече! Он все так хорошо подготовил! «Ты моя, Машенька! Моя! — воскликнул он про себя и пропел: Ты говорил мне, будь ты моею!» Он мысленно осмотрел свою квартиру, стараясь глядеть глазами Машеньки: увидел импортную стенку с бархатными креслами и диваном, телевизор «Рубин», стереоаппаратуру, пластмассовый подсолнух в большой напольной вазе, оленью шкуру на паркете перед диваном. Нормалек! Книг маловато… Ничего, поймет: человек недавно в столице. Хорошие книги на прилавках не валятся. Деловому человеку некогда по очередям мотаться, а со спекулянтами дело иметь безнравственно для студента МГИМО. Нормалек! Здорово, что он записал стихи на магнитофон. Сядут за стол, он, бемс! — и вместо пошлой вражеской музыки его томный голос: «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку, молодеет душа. И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку, не дыша… Ах, Машенька, милая Машенька! Я вечно буду чувствовать нежнейшее прикосновение твоих губ! Не паясничать, Славутич! Не паясничать! Судьба решается. Будь серьезным! Машенька, дочь ба-альшого работника МИДа и этим чиста! И я буду серьезным! Ты богиней себя почувствуешь! Я очарую тебя, опутаю… Кажется, лифт остановился?»
Наверху было слышно, как распахнулась дверь лифта. Славик подошел к кнопке, ожидая, когда она погаснет, чтобы вызвать лифт. Дверь наверху захлопнулась, но кнопка по-прежнему сияла красным светом. Лифт снова зашумел, то ли вверх поднимаясь, то ли пошел вниз. Славик не стал ждать, повернулся и помчался по лестнице, а про себя напевал: «Была ты всех ярче, верней и прелестней, не кляни же меня, не кляни! Мой поезд летит, как цыганская песня, как те невозвратные дни…» Он остановился возле своей двери, запыхавшись, зазвенел ключами и увидел бумажку, зажатую проволокой обивки двери.
«Записка! От кого бы это? Что я так заволновался? Мало ли кто проходил! «Милый, Слава!» Наташа!!! Елки зеленые!.. О-ох! Мамочки! Влип, ну влип! Что было любимо, то мимо, мимо! Впереди неизвестность пути! А это уж совсем глупо! Неизвестность пути! Неизвестность пути! «Милый, Слава! Я ждала тебя, но не дождалась! Приехала я к тебе с твоим сыном Денисом. Нахожусь я пока на улице Соколова, дом 10, квартира 43. Я тебя найду, непременно найду! Твои Наташа и Дениска!» Мои Наташа и Дениска! Ой, мамочки!»
Славик открыл дверь и пошел в квартиру, дернул шнур, включая свет. Было такое ощущение, что он с лету врезался головой в бетонный столб. Перед глазами плыло… Думай, думай, великий дипломат! Думай! Нет безвыходных положений… Надо опомниться! Сгоряча напридумаешь! Срочно под душ и спать, спать, спать! Завтра ясно будет… но завтра Машенька! Полтора года он добивался ее, полтора года искал пути к ней, полтора года она пренебрегала им. Славик заставил ее заинтересоваться собой, заставил! Такой лед разрушил… и все рухнет, все рухнет! Потерять Машеньку, потерять судьбу! Кому он нужен без мощного тарана! Нет, нет, Машеньку терять нельзя! Машенька в семь! До семи уйма времени. Спать, спать!
Славик вымылся — и в постель! От переживаний он быстро засыпал. А переживать было из-за чего. В институте он освоился быстро, огляделся, увидел, что большинство студентов дети высокопоставленных, и понял, что только с выдающимися способностями человек может достичь успеха в окружении соперников, укрепившихся за бронированными спинами папаш. Все это носилось в воздухе институтском, и все это вначале противно было, чувствовал Славик себя чужаком. Хотелось отступиться, бросить учебу. Удерживали гордость и тщеславие. Потом подумывать стал — чем он хуже высокопоставленных деток, почему он должен им дорогу без боя уступать, почему он не может найти не менее мощный таран, и начал приглядываться к однокурсницам. Еще в первые дни в институте он обратил внимание на Машеньку и однажды заговорил с ней, спросил, как точнее произнести по-немецки какую-то фразу. Языки ему плохо давались. Она ответила, но ответила снисходительно, с каким-то едва уловимым высокомерием, так, наверно, раньше спесивые баре с холопами разговаривали, и отвернулась. Он обиделся, больше не обращался к ней весь первый семестр, думая, что не по нему этот клен. Но потом, когда освоился, когда стал приглядываться к девчатам, снова потянулся к ней. Машеньку скромницей назвать было нельзя, но и слишком вольно с ребятами себя она не вела. Но на свидание, наконец, прийти согласилась. И вот — на тебе…
Утром он понял, как надо действовать. Надо сразу на улицу Соколова, к Наташе, поговорить, дать денег. Хороших денег дать! В таком деле зажимать копейку себе дороже. Объяснить, что любовь умерла. На слезу надавить! Все равно, мол, жизнь совместная не получится, нервотрепка одна. Разрыв неизбежен. Сказать, что последние деньги отдает, а на стипендию в столице только нищенствовать втроем. В общем, нужно покаяние и слова, слова… А может, сказать, что влюбился здесь? Мол, жениться собирается… Нет-нет! Плохо сделает!.. Скажет, я те устрою свадьбу!.. Нет, это отпадает! Сказать надо, что завтра на полгода уезжает… А куда он уезжает? Куда? На практику? На практику на втором курсе? Откуда ей знать, есть ли практика на втором курсе? Значит, так, завтра уезжает на полгода на практику… А куда он уезжает? В Европу нельзя, черт ее знает, вдруг захочет со мной на практику. Монголию? На кулички к черту практиковаться! Лучше куда-нибудь в Ханты-Мансийск или в Бодайбо! Значит, так: деньги, во-первых; во-вторых, любовь умерла — развод неизбежен; и, в-третьих, завтра уезжаю на полгода на практику в Ханты-Мансийск. Хантов в тайге ловить и общий язык с ними искать… Славик усмехнулся и сел на край постели, зарылся босыми ногами в мягкую теплую шерсть оленьей шкуры. Нормалек! Можно действовать. Главное, деньги не жалеть… Но все равно их было жалко! Таяли они быстро. Из Якутии он привез много, да и сварщиком в столице неплохо зарабатывал. А в институте они быстро поплыли.
Чувствовал себя Славик бодро, как перед схваткой: легкое волнение, легкое напряжение, собранность. Он оделся, поел и отправился в сберкассу. Взял деньги и сел в автобус. На такси он не ездил. Пусть дураки выбрасывают деньги, когда за пять копеек можно добраться до любой точки Москвы. На полчаса раньше, на полчаса позже — значение не имеет. Недели, месяцы выбрасываем из жизни на безделье, а какие-то полчаса-час пытаемся сэкономить.
Поднимаясь по лестнице к сорок третьей квартире, он почему-то верил, что застанет Наташу одну и все уладит. Она девчонка не агрессивная. Поплачет и успокоится. Сейчас матерей-одиночек полно. Вырастит одна… Славик удивился, подумав, почему у него нет тяги посмотреть на собственного сына? Почему не ощущает он отцовского чувства? Даже любопытства нет, беспокойство одно… Существует ли вообще отцовское чувство? — подумал он. Может, это поэзия одна: приближается звук! Выдумка поэтов, звук? Или у него чувство это атрофировано? Да ну, нормальный современный мужик! А чувства эти — прошлый век: отцовство, материнство. Сколько сейчас мамаш еще в роддоме отказываются от своих детей. Время сейчас такое: каждый сам за себя! Каждый погибает в одиночку! Никто никому не нужен. Если есть поддержка, выплывешь, а если нет, так хоть десяти пядей во лбу будь, все равно палец сосать всю жизнь будешь… Кто с ним в МГИМО рядом сидит? Детки да пяток таких, как он, без будущего. Нет у него будущего без папаши Машеньки! Зубами держаться за Машеньку, зубами! И жестче быть, жестче…

Славик позвонил. В ответ — тишина. Потом за дверью что-то зашуршало, жестко стукнул замок, открылась дверь. Он приготовился сказать «здравствуй» и застыл. Перед ним стояла до ужаса знакомая женщина в длинном халате с нежнейшим, удивительной красоты лицом, как на заграничных открытках. Он скорее не узнал, а понял, что это Валя Селютина, его Валя, но поверить не мог. Неожиданней этого ничего придумать было невозможно. Неизвестно, сколько бы стоял перед ней, если бы она не воскликнула:
— Славик! Входи!
Он вошел и, чувствуя, что нужно что-то сказать, брякнул:
— Наташа здесь?
«К Наташе, значит… Узнал как-то?» — промелькнуло в голове Вали. Она заговорила быстро, волнуясь почему-то и суетясь:
— Здесь, здесь она!.. Только дома нет. Вышла… Да ты раздевайся. Она придет!
Неодолимо было желание повернуться и бежать. Это же ловушка! Теперь не выпутаться. Они вдвоем все продумали: он на крючке! Они же подружками были… По суете ее, волнению Славик догадался, что она не ожидала его увидеть. Хорошо, что попал, когда Наташи нет! Вдвоем бы они его быстро скрутили, а так повозиться можно…
Он медленно расстегнул куртку, стянул с плеч. Валя взяла ее и указала на тапки.
— Переобувайся, входи!
Славик снял туфли, надел тапки и направился в комнату.
Валя торопливо нырнула в ванную и быстро осмотрела себя: лицо, волосы, халат — отметила, хорошо, что переоделась. Халат этот особенно к лицу. Прекрасно подчеркивает, что надо подчеркнуть. Валя подняла чуть-чуть волосы с боков, чтоб пышнее выглядели. Покусала губы, облизнула их, чтоб сильнее заалели, думая, это здорово, что она растерялась.
Славик тем временем оглядел комнату, почувствовал, что живут здесь хорошо, в достатке. Славику рассказывала мать, что Валя работает официанткой в ресторане, с первым своим мужем развелась, вышла второй раз за директора магазина. Вспомнилось, как восемь лет назад встречался с ней, вспомнилась лунная ночь на берегу реки. Холодно было, а как горяча она была! Да-а! Нужно с ней найти верный тон. Комплименты! Они должны ей нравиться…
Славик услышал ее шаги, надел на лицо восхищенную улыбку и обернулся. Ах, как она хороша! Неужели он обнимал ее? Как она хороша! Сама любовь к нему явилась!
— Пришел в себя?.. — улыбнулась Валя. — Дай-ка я взгляну, каким ты стал! — Она подошла к нему, взяла руками за плечи так, что с одной стороны можно было понять, что она его обнимает, а с другой — повернуть хочет к свету, чтобы лучше рассмотреть.
Славику нестерпимо захотелось прижать ее к себе. Он осторожно коснулся обеими руками ее талии, но тут же отдернул руки.
— Я приготовился увидеть… — начал он, но запнулся, не зная, как в этой ситуации назвать Наташу. — Я приготовился увидеть… ее, а тут красавица такая… да еще ты!
Валя мгновенно поняла по запинке Славика, да по тому, что он не знал имени Наташки, как он к ней относится, и, кажется, поняла, зачем он приехал, и захохотала, выпустив его плечи и отступая на два шага.
— А ты хорош! Хорош!
— Ну что я-то! — подхватил он, смеясь, и заговорил с восхищением: — Вот ты… это да! Немею от восторга… Слов нет выразить все, что я чувствую! Расцвела ты необыкновенно! И живешь, вижу, здорово! — Он обвел взглядом комнату, а потом спросил: — Замужем?
— Словно не знаешь… — ответила Валя смеясь.
— Знаю, знаю! — сказал он с грустью, быстро меняя тон, и вздохнул. — И что хорошо живешь с мужем, знаю! И что он у тебя большой начальник в торговле. По нынешним временам — князь! А ты княгиня! А кто я? Бедный раб твой!..
Валя засмеялась.
— Ну, уж раб!.. Студент такого института! Сам не нынче завтра князем будешь, по заграницам кататься начнешь!
— Это уж куда распределят… От меня не зависит…
Сказал он это таким тоном, что можно было понять, что судьбу свою он знает хорошо и уверен, что, если в Штаты иль в Италию не попадет по какой-то причине, то уж Бразилия от него никуда не денется.
— А что это мы стоим? — спохватилась Валя. — Идем в столовую! За столом разговор приятнее!
Она быстро нарезала сервелат, сделал бутерброды с красной икрой, выставила яблоки, конфеты, разлила в хрустальные фужеры вино и села напротив Славика.
Он следил за ней, любовался ее тонкими пальцами и длинными ногтями и думал, что сначала надо решить главное дело. Поговорить о Наташе, выяснить ситуацию, а там уж…
«Неужели, я обниму тебя сейчас? К этому все идет, к этому! Просто так ты меня не отпустишь, в сети твои и брошусь с головой. С Машенькой-то у меня любовь платоническая! Я перед ней благоговеть должен! Настрадаюсь с ней и к тебе, Валюша, остывать… Но не отвлекаться, Славутич, о главном сначала».
— Давно Наташа приехала?
— Позавчера… Она сейчас работу ищет…
— Наташа!.. Работу! — опешил он. — Вот так пироги!
— Ну да! Ты что, не знал?
— Нет… Какую же работу… с ребенком… — пробормотал он, не зная, радоваться ему или грустить.
— Дворником хочет… Там комнату сразу дают. Муж мой обещал помочь… Я думала, ты в курсе? Разве вы не переписывались?
— Нет, — ответил Славик и решил, что Валя совершенно не посвещена в дела Наташи.
— Ой, я забыла! — спохватилась она. — Наташа мне говорила, что между вами все кончено…
— Она так говорила?!
«Ну, голубчик! С тобой все ясно!» — решила Валя.
— Да, говорила! — лгала она весело, глядя на него. Говорит, как к отцу ребенка она к тебе претензий не имеет. Без твоей помощи вырастит!.. Да и какая, говорит, от студента помощь, государство матерям-одиночкам больше помогает…
— Так и сказала?
— Так!
Славик откинулся назад, потер пальцами подбородок, обдумывая новое положение. Слишком все просто и легко улаживалось. Поверить заманчиво — как бы не вляпаться! Валю бояться нечего, в Наташкины заботы она не вникала.
— Зачем же Наташа приезжала? — удивился он.
— Она у тебя была? — переспросила Валя.
— Ну да!
— И ты…
Славик понял, что она хочет сказать, и рассказал, как нашел в двери записку.
— Как мне быть-то? — спросил он с тоской в голосе, и тоску не нужно было вымучивать. Смутно было на душе, смутно. — А если она действительно приехала ко мне?
— Женись! Она девка хорошая! — съехидничала Валя.
— Ну да! — усмехнулся Славик. — В самый раз! Пора!
— Нравилась раньше-то! — издевалась Валя. — А как влип — в кусты!
— Нравилась! — усмехнулся он. — Даже увлечения не было… так… от скуки! — Славик почти не лгал. Так оно и было. Приехал в деревню. Почувствовал, что Наташа млеет от его взглядов. А у Славика слабость — любит нравиться. Да и кто не любит, когда его любят? Все грешны! Проводил ее вечерком из клуба — и поехало. Правда, он ничего не обещал! Ласковые слова говорил. Но в таких случаях без ласковых слов нельзя обойтись. Да и не думал он, что она дело до ребенка доведет.
— Теперь тебе скучать некогда будет, — продолжала Валя. — Денис Вячеславович всю ночь орет! Попляшешь с ним до утра, и скука пройдет!
Славик нахмурился:
— Смех-то смехом… а что делать?
— Ты такой… — Валя запнулась, подыскивая нужное слово, но не нашла его и сказала: — Современный мужик! А маешься непонятно отчего! Пошли куда подальше и дело с концом! Не особенно ты ей нужен!
— Я видеть ее не хочу! — воскликнул он.
— Ну и не видь! — Вон ручка, черкни пару слов, а я передам!
— Идея! — обрадовался Славик и воскликнул. — А ларчик просто открывался!
— А может, ларчик просто не открывался? — засмеялась Валя.
Славик растерялся, что это — каламбур или тонкий намек на что-то, но подумал, что слишком для Вали умно и тонко для намека.
Валя нашла листок и ручку, и Славик сел писать. Слезливыми словами он сообщил Наташе об угасшей любви, об отъезде на практику. Писал и чувствовал, что делает ошибку: не нужно писем. Это глупость! Куда лучше, если Валя на словах объяснит Наташе. Но это потом, потом, а сейчас написать надо, а после изъять у Вали и уничтожить. Следы ему ни к чему.
Валя терпеливо ждала. Ей очень хотелось знать, что он пишет, но посмотреть можно будет потом. Не станет же он запечатывать записку. Внутри Вали полыхал огонь, как перед лихорадкой. Было такое ощущение, что жизнь наконец-то выбирается из зарослей, впереди луг цветущий и море на горизонте, уж и запахи цветов и моря слышны, и только от нее самой зависит, сможет ли она в нужную сторону повернуть.
— Ну, все! — сказал Славик, сложил листок вчетверо и протянул Вале. — Судьба моя в твоих руках!
Валя игриво улыбнулась и спросила:
— Не боишься?
— Не боюсь!
В глазах у Вали легкий туман появился. Славик смотрел на Валю блестевшими глазами.
«Чертовски хороша!» — подумал он.
— Жаль, что ты тогда удрала от меня в Москву! Жаль!.. Я грустил тогда очень… Потому и в Якутию рванул…
— Ты не жалеешь, что время там потерял?
— Я потерял! Ты что! — воскликнул он. — Ничуть! Только приобрел… — Он хотел сказать, что в Якутии заработал кучу денег. В иные месяцы заработок до тысячи доходил. На них купил здесь квартиру, да и для биографии как важно! На подготовительные курсы в институте проще было попасть. Он хотел сказать это, но удержался, сказал другое:
— Благодаря Якутии я себя чувствую с тобой уютно! — Он ткнулся лицом в ее волосы, пахли они чем-то дурманящим, поцеловал в голову и наклонился к губам.
Валя встала, шепнула ему на ухо, сдерживая дыхание:
— Здесь не надо… Наташка придет… Поехали на квартиру к подруге…
— Зачем к подруге? Поехали ко мне! — сорвалось у него с языка. Он похолодел, вспомнив о Машеньке, взглянул на часы. Было около двенадцати. До встречи с Машенькой было еще много времени.
— Я забыла! — засмеялась Валя. — У тебя же квартира!.. Я быстро! — вскочила с дивана. — Сиди здесь. Я переоденусь! — Валя надела розовую кофточку, брюки, стала еще привлекательней.
Когда двери лифта распахнулись на первом этаже, чтобы выпустить их, они разом увидели внизу около ступенек лестницы детскую коляску. Сердце у Славика сжалось испуганно, но возле нее была незнакомая женщина. Она пыталась взять коляску под мышку, чтобы поднять по ступеням к лифту. Славик с облегчением подскочил к ней, ухватился за край, помог занести наверх. Женщина поблагодарила. Славик заглянул в коляску, увидел нежное личико спящего ребенка, и сердце беспокойно защемило. «И Дениска такой же, наверно!» — мелькнуло в голове. Неожиданно захотелось увидеть сына, подержать в руках.
Такси поймали быстро.
— У тебя, наверно, поесть нечего? — спросила Валя.
Славик вспомнил о продуктах и о шампанском, приготовленных для встречи с Машенькой, и покачал головой.
— Найдем! — ответила она уверенно и обратилась к таксисту. — Шеф, гони к гастроному!
— Не к мужу ли? — спросил Славик.
— Разве я похожа на дуру? — улыбнулась она.
— Ты похожа на маленькую, маленькую бабочку!
— На какую? На ту, что на огонь летит, или на ту, что мужа рогачом гоняет?
— Как грубо! Ты сама огонь, мерцающий в сосуде!
Машина притормозила напротив двери гастронома, но Валя попросила таксиста подъехать с другой стороны дома, где был служебный вход. Славик вытащил деньги и протянул Вале:
— Хватит?
— Вполне! — Она хлопнула дверцей и скрылась за служебной дверью.
Славик сидел позади водителя, и в душе росло беспокойство. Зачем ему это надо? Зачем он связывается с Валей, везет ее к себе? Надо было Наташу дождаться, на сына посмотреть! Снова вспомнилось нежное личико спящего ребенка в коляске… а Наташе каково сейчас? Не обещал он ей ничего, это так! Своя голова у нее имеется, но все-таки… все-таки по-свински он с ней обошелся! Знал ведь тогда, в деревне, что не нужна ему Наташа, а сунулся! Зачем? Мелкое тщеславие удовлетворить? И сейчас тоже… Выскочить захотелось из машины, сбежать! Но он сидел, ждал Валю. Успокаивал себя. Ничего, до вечера далеко. Надо забрать у нее записку к Наташе. Встретиться надо с Наташей, поговорить, покаяться по-человечески, посмотреть на сына. Надо отвечать за свои поступки… Нагадил — отвечай! Ведь это же его сын, его! Вспомнилось, как он равнодушно думал о сыне, когда поднимался по лестнице к Валиной квартире, и понял, что равнодушие было от страха.
Валя появилась в двери с полиэтиленовой сумкой, набитой свертками. Когда отъезжали, Славик заметил, что белая занавеска на окне возле входа качнулась, отодвинулась и в сумраке комнаты мелькнуло женское лицо.
Валя с любопытством оглядела квартиру Славика, удивилась: не ожидала, что он так уютно устроился. В кухне только женской руки не чувствуется, а комната как у лорда, молодец!
— Стараюсь! — ответил Славик, меняя кассету в магнитофоне. Стихи сейчас были ни к чему. Включил и обернулся к Вале. Она стояла, смотрела на него, как показалось, с нежностью и робостью. Розовая кофточка с тончайшей сеткой на груди, сквозь которую также розово проглядывала кожа, удивительно шла ей. Невозможно было смотреть на Валю! Он задохнулся, шагнул к ней…
После, когда Валя склонилась к нему на плечо, щекоча волосами, Славик вдруг почувствовал на ее щеке слезы и осторожно провел пальцами по ее волосам, шепнул:
— Что с тобой?
Валя шмыгнула носом и зашептала, дыша в плечо:
— Мне никогда так хорошо не было… никогда… ни с кем! Я всю жизнь вспомнила, вечера с тобой…
— Мне тоже с тобой хорошо…
— Да, хорошо! Бессовестный… не мог найти меня раньше! Ведь знал, что я в столице!
— Я знал, что ты замужем и счастлива…
— Счастлива, — усмехнулась Валя. — А ты жениться не пробовал?
— Пока нет.
— Баловаться не надоело? Не пора ли к берегу пристать?
— Надо бы… Да где он, берег?
— А ты приглядывался?
— Подзорную трубу из рук не выпускаю! — попробовал пошутить Славик. — И глотку надорвал. Зову, зову — никто не откликается!
— Может, просто шепнуть надо…
Вместо ответа он поднялся, опираясь локтями на подушку, посмотрел на Валю, улыбнулся и поцеловал так крепко, что больно стало зубам.

IV

Евгений Павлович сидел в своем кабинете и ждал возвращения Наташи с нетерпением, не понимая своей тревоги и грусти. Было такое ощущение, что он что-то был должен сделать и не сделал, или наоборот, сделал то, что не нужно было делать. Разбираться в своем состоянии было некогда, дел много, но он сидел за столом и смотрел на коляску, в которой спал ребенок. За дверью кабинета слышны были голоса и шаги. Зычный голос заместителя Тамары Михайловны ни с чьими не спутаешь, да и хриплый бас грузчика, Коли Большого, тоже легко распознать. Гнать бы его давно надо, лодыря, да где другого возьмешь. В грузчики идут лишь те, что до дна дошли. Иных нет!.. Вдруг к их голосам примешался незнакомый, резкий, возмущенный. Какая-то женщина, ругаясь, спрашивала директора. Евгений Павлович вздохнул, готовясь к встрече. Возмущенный голос женщины приближался. Евгений Павлович тревожно взглянул в сторону коляски. Разбудит сейчас. Он поднялся, и в то же мгновение дверь распахнулась и в комнату боком ворвалась женщина, держа впереди себя сумку, набитую продуктами.
— Сколько вы еще над нами издеваться будете, а! — закричала она.
Евгений Павлович подскочил к коляске, шепотом выкрикивая на бегу:
— Тише! Тише! — и стал покачивать коляску.
Женщина осеклась. Гневное лицо ее приняло осмысленное выражение.
— Что случилось? — шепотом спросил он.
Женщина, глядя на коляску, раскрыла рот, но не успела ничего сказать, в комнату влетела Люба, кассир из овощного отдела.
— Я ей не хамила! — закричала она, и Евгений Павлович все понял. Это случилось не в первый раз.
— Успокойся! — шепотом перебил ее Евгений Павлович, заметив, как в коляске закряхтел, закрутил головой Дениска.
— Вот… — выдавила женщина. — Слышите? Страшно в магазин ходить стало!
— Покачай! — Евгений Павлович двинул коляску навстречу Любе, а когда она ухватилась за ручку и стала покачивать, добавил, стараясь говорить грозно и жестко. — Я предупреждал! Хватит!
Он взял со стола книгу жалоб и протянул женщине:
— Пишите… все как есть! Ручка нужна?.. Берите стул!
Женщина поставила к стене сумку, из которой виднелись кочан капусты и горлышки бутылок с соками, решительно шагнула к столу, взяла книгу, ручку и села с противоположной стороны с краешка.
Евгений Павлович набрал номер телефона Людмилы Петровны, экономиста. Она занималась и кадрами магазина. Вызвал ее и взглянул на Любу. Она качала коляску, надавливая на ручку и отпуская. Лицо у нее пылало.
— Людмила Петровна, — обратился Евгений Павлович к вошедшему экономисту прежним жестким тоном, — подготовьте приказ по кадрам о переводе кассира Селищевой Любови Ивановны на три месяца в подсобные рабочие за грубое обращение с покупателями… Вы свободны! Свободны и вы! — повернулся он к Любе, поднимаясь из-за стола.
Женщина держала ручку над открытой книгой, вероятно, обдумывая, как лучше написать. Люба бросила качать коляску и двинулась к двери. Подойдя к ней, она вдруг, не оглядываясь, заревела:
— Я не хамила!.. Она сама…
— Идите! — сказал он ей в спину.
Люба, всхлипывая, вышла. Евгений Павлович наклонился над коляской и, успокаиваясь, поправил сбившийся на одну сторону чепчик на голове Дениски. Женщина сзади него зашуршала плащом, поднялась со стула.
— Вы пишите, пишите! — сказал Евгений Павлович, не оборачиваясь.
— Я пойду… Вы извините…
Он повернулся. Страница в книге была чистой, а женщина совершенно изменилась. Перед Евгением Павловичем был совсем другой человек. Лицо у женщины было виноватое и привлекательное.
— Вы извините… — снова повторила женщина робко.
Он не удержался и засмеялся:
— Как бы здорово было, если бы мы всегда видели себя со стороны! Вы обаятельная женщина!.. А когда влетели ко мне, ну прямо… мегера! Вы не обижайтесь, я и о себе говорю!..
Женщина тоже засмеялась, взяла сумку со смущенной улыбкой, у двери оглянулась, кивнула, прощаясь.
Евгений Павлович сел за стол. Ему стало жалко Любу. Молодая, а взвинченная постоянно. Не от радости она, конечно, такая. Может, у нее дома неполадки? Надо узнать… может, помочь, чем можно? Для нее это урок… Евгений Павлович потянулся к трубке и снова набрал номер экономиста.
— Людмила Петровна, может, это… не надо пока с приказом, а? Вы скажите ей, пусть работает… на своем месте… но если еще… то передайте, накажу немедленно!
Евгений Павлович с облегчением положил трубку и засмеялся своей мудрости, и волки сыты, и овцы целы, но тут же подумал: «А надолго ли?»
Телефон на столе заворчал.
— Универсам! — поднял он трубку.
— Добрый день, Евгений Павлович! — звонила зам- директора ближайшего к ним гастронома.
Перезванивались они редко. Общих дел не было, и он насторожился.
— Как дела у вас?
— В порядке…
— Ревизоров не было?
— Нет, а у вас были?
— Пока нет, но я думала, они у вас?
— Звонил кто-то?
— Супруга ваша ко мне за продуктами заезжала. Я и подумала, что у вас нельзя…
— Заезжала? Когда?
— Да вот только… На такси! Парень с ней был…
— Нет, нет, Юлия Марковна, ревизоров у нас не было! — бодро сказал он. — Напрасно вы беспокоитесь! Будьте спокойны! До свидания!
Евгений Павлович положил трубку. В висках стучало: «Так и должно было быть! Так и должно было быть!» А разве он этого не предполагал? «Знал… знал… знал…» — пульсировало в висках. Он набрал номер телефона своей квартиры. Трубку никто не брал. Евгений Павлович поднялся, подошел к коляске и стал смотреть на спящего мальчика. «Когда я на него смотрю, на душе покойно делается… Бегущая вода, огонь костра тоже успокаивают… а сделала бы так Наташа? Наташа из тех, кого обманывают! Да, люди делятся на тех, кто обманывает, и на тех, кого обманывают… Я из тех, кого… Оля меня никогда не обманывала… Тринадцать лет прожили, и никогда не обманывала». Евгений Павлович вспомнил, как Оля, чувствуя, что до смерти осталось немного, завела разговор об этом. Говорила она уже шепотом. После каждого слова делала паузу, отдыхала… Он тоже ее не обманывал. В мыслях не было.
Дверь в кабинет скрипнула, распахнулась. Евгений Павлович оглянулся, увидел Наташу. Она вошла запыхавшаяся, видимо, торопилась, но лицо было радостное.
— Не плакал? — выдохнула Наташа, а он подумал, что именно это в любой ситуации должна была спросить настоящая мать. Главное — ребенок, а комнаты, прописки, работы потом, потом.
— Он смирный!.. А как у тебя?
— Принимают, Евгений Павлович! — воскликнула радостно Наташа. — Спасибочки вам огромное, я и не думала, это я так, попробовать хотела, даже и не думала, что устроюсь, это все вы! — захлебывалась она от восторга.
А Евгений Павлович думал, глядя на ее восторженное лицо, что теперь начальника ДЭЗа раз пять ублажать продуктами придется. Когда все это кончится: ты мне, я тебе! Если разобраться, за такую работницу он меня ублажать должен.
— Ну, хватит, хватит! — остановил он Наташу. — Расскажи, как принял?
— Хорошо принял, хорошо! Расспросил, я рассказала! Про Дениску я ничего не сказала, нет, ничего не сказала!.. Он меня в ПЖРО направил! Там меня сразу оформили, паспорт прописывать взяли… И комнату дадут, и пропишут!.. Правда, через две недели только…Но я вам мешать не буду! Я квартиру сниму!.. Участок показали! Завтра работать начинаю… получу спецовку, метлу и выхожу…
— Ну, молодец, молодец! Успокойся! — смеялся Евгений Павлович, любуясь Наташей.

V

Славик махнул рукой Вале, глядя на ее лицо сквозь стекло удаляющегося полупустого автобуса. У окна она стояла одна, и фигура ее долго была видна в освещенном салоне, смотрел он с грустной улыбкой, как положено нежному влюбленному! Но про себя с нетерпением ожидал, когда автобус скроется за поворотом, чтобы броситься ловить такси — оставался только час до встречи с Машенькой, а цветы вечером можно купить только на рынке. Славику хотелось найти пышные алые розы, сейчас их еще можно достать. Да, кроме того, нужно было навести порядок в квартире, ведь они оставили неубранными стол, постель. При Вале неудобно было убирать. Могла заподозрить, что он кого-то ожидает. И проветрить комнату надо, выгнать парфюмерные запахи Вали, чтобы, не дай бог, Машенька не почувствовала.
Валя смотрела сквозь мутное стекло, как уменьшается, тает одинокая фигура Славика. Руки он сунул в карманы куртки, сгорбился, вероятно, представлял, как сейчас вернется в свое холостяцкое жилье, где все еще пропитано ее запахом. Он неожиданно сентиментальным оказался. Стихи на пленку записал. Валя заколку на постели нарочно оставила, начнет разбирать, увидит и будет вспоминать, грустить… Так было в одном рассказе. Она недавно читала. Евгеша книгу приносил… При воспоминании о Евгеше настроение испортилось. Сейчас снова будет вечер испытаний. Пытка! И противнее всего было от сознания, что хомут этот она сама на шею натянула: добивалась, интриговала. Загорелось, дуре, замуж! Не могла еще потерпеть, успела бы! Валя не помнила прошлогодние тревоги, когда казалось, что годы мелькают, а она все одна и одна. Три года после развода минули как три дня. Первый муж бросил ее, когда узнал, что детей у нее не будет. И прошлым летом подруга Валина, официантка, познакомила с Евгешей. Подруга расхваливала его, получалось, что он не мужчина, а ангел. И не до детей ему теперь — сорок лет… Не приглянулся Евгеша Вале во время знакомства. Поняла, мужчина не ее романа, но не поверила себе, решила, что ошибается. Поверила подурге! Подстегнуло и то, что Евгеша отнесся к ней прохладно. Она действовать начала, фу, вспоминать противно! Надо на что-то решаться! Сколько можно мучить себя, счастья на этом пути не встретить!.. Как хорошо, что именно в эти дни Славик объявился! Валя неожиданно для себя представила Евгешу и Славика рядом и чуть не расхохоталась вслух…

Задерживаться сегодня на работе Евгений Павлович не стал. На душе было тягостно. Болела голова. Делать ничего не хотелось. Он несколько раз поднимался, чтобы отправиться домой, снимал с вешалки плащ, но тут же вешал его на место. В шесть встал из-за стола решительно. К этому времени он понял, что Валю дома не застанет. Наташа будет одна. И ему уже хотелось этого. Очень хотелось! Наташа напоминала ему Олю, первую жену. Такая же спокойная, немногословная. Не то что Валя, рядом с которой он чувствовал себя как на вокзале. Суетня, мельтешня, а не жизнь! Неуютно стало от этого в своей квартире, угла спокойного не осталось. Отдыхал только, когда Валя на работе была. Дверь он не стал открывать своим ключом. Позвонил. Кто откроет?.. Кто откроет? — волновался Евгений Павлович. «Мистика какая-то!» — ругнул он себя. Кто бы не открыл — ну и что!
Открыла Наташа.
Она увидела Евгения Павловича, и вдруг у нее зачесался нос. Наташа и провела по нему рукой. Руки были мокрые, она стирала. И засмеялась.
Евгений Павлович тоже засмеялся, глядя, как она смешно сморщила нос и почесала его, чуть ли не локтем.
— Валя дома? — спросил он.
— Не-а.
— Ну и отлично!
— Почему?
— А откуда я знаю?
Евгений Павлович стал расстегивать плащ. Нижняя пуговица вдруг отскочила, щелкнула по паркету и покатилась к стене. Он засмеялся. Поднял пуговицу, сунул в карман, увидел свет в ванной и спросил:
— Стираешь?
— Стираю…
— Ну, стирай, стирай!
Наташа пошла в ванную, не беспокоясь теперь о Дениске. Евгений Павлович присмотрит, если он проснется.
Евгений Павлович переоделся, поглядывая на коляску, которая стала подозрительно покачиваться, подошел к ней на цыпочках и заглянул внутрь. Дениска высвободил из-за одеяла руки и размахивал ими как дирижер. Глаза его были открыты.
— Проснулся? — спросил Евгений Павлович.
Дениска услышал голос, дернулся и еще сильнее замахал руками. От радости он открыл рот, и соска выскочила на подушку.
— Проснулся, маленький! Проснулся! — заговорил Евгений Павлович и осторожно вытянул мальчика из коляски.
Дениска радостно дергался в его руках, сжимался, как резина, потом резко выпрямлялся, толкал ногами, сопел, пускал слюни.
Когда Валя вошла в квартиру, встречать ее муж не вышел. Обычно он всегда встречал у порога. Помогал раздеваться… В кухне горел свет. Там было тихо. Только сопение ребенка доносилось! Валя подумала, что до ее прихода Евгеша с Наташкой разговаривали, а теперь замолчали. Она сняла плащ, заглянула в кухню.
Евгеша сидел на диване с ребенком на руках, а с другой стороны дивана, ближе ко входу, Наташка пришивала пуговицу к плащу Евгеши. «Семейка! Противно смотреть!»
Наташа слышала, как Валя неторопливо шуршала плащом, вешая его, чувствовала, как неловко замолчал Евгений Павлович, и понимала, что в напряжении между ними виновна она. Некстати приехала к ним! Ох, как некстати! Завтра нужно квартиру искать, перебираться. Когда Валя заглянула в кухню, они встретились взглядами. Наташа улыбнулась и сама поняла, что улыбка получилась жалкой, виноватой.
Валя повесила плащ, хотела пройти в комнату переодеться, но что-то дерзкое шевельнулось в ней. Захотелось досадить им обоим, она вошла в кухню, села на табуретку за стол напротив дивана и стала молча и насмешливо смотреть поочередно то на Евгешу, то на Наташку.
Евгений Павлович почувствовал, что неловко молчать было ему и Наташе.
— Куда это ты выряжалась так? — спросил он.
— А вы спелись, гляжу! — сказала Валя насмешливо. — Жалко идиллию разрушать. А придется… у любимого я была!.. — взглянула она на мужа. — Кстати, Дениска его сын. Да-да! — повернулась она к Наташе. — У Славика я была! У Жданкина… Хватит тебе ковыряться! Всю катушку на одну пуговицу угнала. Не оторвется!
Наташа молчала.
— Что? Не верите? Он, между прочим, сюда приезжал, — усмехнулась Валя. — посланьице тебе оставил… Рассказывал, как ты приезжала к нему, записочку оставляла в двери! А он тебе открывать не захотел, наблюдал в глазок, как ты крутилась на лестнице… Ишь, хитруля! На работу она приехала устраиваться! — говоря это, Валя поднялась, вынула из сумочки сложенный вчетверо листок, который Славик так и не забрал у нее, бросила Наташе на диван, вышла из кухни. Делать ей в этой квартире больше нечего.
В комнате включила свет, вытащила из шкафа, из-под висевших на плечиках платьев, сумку, выпрямилась, соображая, что нужно брать, что пригодится в первую очередь. Руки у нее дрожали, в груди тоже то и дело вздрагивало. «А зачем мне тащиться с сумкой? — подумала она. — Успею! Потом заберу!»
Оделась Валя быстро. В кухне была такая тишина, словно там никого не было. Даже мальчик агукать перестал.
— Счастливо оставаться! — крикнула она бодро от двери. — Ключи верну, когда вещи заберу!
— Это все я!.. Все я виновата!.. — зарыдала Наташа, уткнувшись в свои мокрые ладони. — Я уеду.
— Наташенька, милая!.. Ты ни при чем! Наташенька, успокойся! — Евгений Павлович прижимал голову плачущей Наташи к себе и гладил по волосам. А душа у него разрывалась, ныла: все в его неуклюжей жизни переворачивалось.
— Я уеду!.. простите меня! — выкрикнула Наташа. — Она вернется…
— Вернется, успокойся! — гладил Евгений Павлович, похлопывал по ее спине рукой.
Дениска закашлял сзади них и вдруг впервые закричал громко и недовольно.
Они оторвались друг от друга, кинулись к нему.

Перед Славиком и Машенькой на столе в хрустальных бокалах всплывали друг за другом в бледно-желтой жидкости блестящие пузырьки. Пахло розами. Цветы стояли в вазе посреди стола рядом с бутылкой шампанского. Рука Машеньки лежала в его руке между бокалами. Славик, наклонившись к девушке, рассказывал, как они с другом охотились на волков в вологодских лесах, а из колонок, стоявших на антресолях стенки в разных углах комнаты, тек томный шепот: «Что рыдалось мне в шепоте, в забытьи, неземные ль какие слова? Сам не свой только был я без памяти, и ходила кругом голова…»
Резкий звонок врезался в разговор.
— Нас нет? — взглянул Славик на Машеньку.
— Свет горит… Вдруг что важное…
Славик поднялся, открыл дверь и опешил.
— Не ожидал? — спросила Валя весело, входя. — Я к тебе… бросила князя… — и тут она почувствовала по побледневшему, оцепеневшему лицу и по шороху, дошедшему из комнаты, что он не один, добавила громко: — Не вижу восторга!
Славик опешил, когда увидел Валю, а когда она заговорила, подтолкнул ее к открытой двери, шепнул отчаянно:
— Завтра объясню!
— Я сегодня пойму! — снова громко, чтобы слышно было, проговорила Валя и, отодвинув его, подошла к двери в комнату.
За столом сидела молоденькая полноватая девушка. Она поднялась ей навстречу. Валя, видя ее растерянный вид, неожиданно для себя захохотала, приседая от смеха:
— Ну, гигант! Ха-ха!.. Я думала, после меня… — ха-ха-ха! Ну, гигант!
Машенька сидела растерянно, смотрела на них, слушая хохот Вали. Потом поднялась с красным лицом, губы у нее оскорбленно дрожали. Она оттолкнула Славика, сорвала с вешалки куртку и шапочку.
— Машенька, погоди! — крикнул в отчаянии Славик, пытаясь удержать ее и в то же время не зная, как объяснить происходящее ей, понимал лишь то, что все рухнуло.
— Топай, Машенька, топай! — хохотала Валя. — Ты все правильно поняла!
Девушка выскочила из квартиры, держа в руках куртку с шапкой, хлопнула дверью и застучала каблуками по лестнице.
— Вон отсюда! — Славик указал Вале на дверь.
— Я? Вон? — двинулась к нему Валя. — Я тебе покажу МГИМО! Ты у меня покатаешься по странам, я тебе не Наташка!
Валя выскочила за дверь, нажала кнопку лифта. Где-то внизу все еще стучали каблуки по ступеням, потом стукнула входная дверь подъезда.

На улице было тихо и сыро. Возле подъезда тусклый фонарь освещал голые ветки кустов, скамейку и мокрый асфальт. Валя остановилась, почувствовала вдруг усталость, захотелось присесть на скамейку. Но на ней были капли воды.
Валя пошла мимо. «Поеду в свою комнату, — решила она. — Выгоню квартирантов… Отдохну!»